– Не доедешь, – сказал шофер, обходя авто спереди, чтобы забраться на свое место, – туда от Калужского шоссе никакой дороги нет.
– Это неправда! – сказал вдруг иностранец. – Зачем лгать? Я летом приезжал на моторе, мы отлично доехали.
– Тогда дождей не было, – сказал шофер и хлопнул дверцей.
– При чем тут дожди?! – Все ополчились на шофера, и это было нелепо, только Марта Ильинична сказала Лиде с усмешкой:
– Как у нас любят разоблачить стрелочника!
– При чем тут дожди?! – повторил грозно Максим, направив острие зонта на шофера. – Трубецкие ездили, не жаловались.
– А при царе дороги чинили, – сказал шофер, повернул ключ, и мотор послушно заревел.
Сделав широкий крут по площади, автомобиль умчался, разбрызгивая лужи. Его задние красные огоньки долго были видны, потом смешались с огоньками трамвая, который как раз разворачивался за оврагом.
– Не исключено, что он прав, – сказала согбенная фигура, у которой оказался красивый низкий голос. – Трубецкие платили, за дорогами было кому следить.
– Не вообще, Пал Андреевич, – сказал Максим, – а только за теми, что принадлежали лично им, и ремонтировали не они сами, а крепостные или зависимые бесправные люди.
– Максим, – загудел иностранец, – ну что ты несешь! Мы же не в кружке по ликвидации нашей политической неграмотности.
– Есть элементарные вещи, которые приходится напоминать, – сказал Максим.
Александрийский опирался на трость, но не потому, что почитал это красивым, а тяжело, словно поддерживал себя.
– А что с ним? – спросила Лидочка.
Марта Ильинична сразу поняла:
– У него больное сердце. Врачи говорят, что аневризма. Каждый шаг достается ему с трудом… и он еще читает лекции. Это самоубийство, правда?
– Не знаю, – сказала Лидочка. Раздражение к согбенной фигуре уже пропало. Может, потому, что Лидочке понравился голос.
Разговоры затихли – все уже замерзли и утомились от дождя и ветра. К счастью, вскоре приехал и автобус из Узкого. Он являл собой довольно жалкое зрелище – даже неопытному взору было очевидно, что он переделан из грузовика, над кузовом которого сделали ящик с затянутыми целлулоидом окошками, а внутри поперек кузова были положены широкие доски. Александрийского посадили в кабину, в которой приехала медицинская сестра из санатория. Она хотела устроить перекличку под дождем, но все взбунтовались. Александрийский спорил и намеревался лезть в кузов. Тогда иностранец, который оказался также знаком с Александрийским, сказал ему, перекатывая голосом слова, как бильярдные шары:
– А ты, голубчик Паша, намерен доставить себя в лице хладного трупа? Разве это по-товарищески?
Лидочка с Мартой влезли в автобус последними, они уселись на задней доске, глядя наружу, – сзади автобус был открыт. Лидочка шепотом спросила у Марты, кто такой Максим. Марта сказала:
– Современное ничтожество при большевиках. Администратор варьете.
Она фыркнула совсем по-кошачьи.
Автобус дернулся и поскакал по неровному, узкому, сжатому палисадниками и огородами Калужскому шоссе. Лидочке приходилось держаться за деревянную скамейку, а то и цепляться за Марту, чтобы не выбросило наружу. Но все равно было весело, потому что это было беззаботное путешествие, в конце которого должен стоять сказочный замок.
Медицинская сестра начала перекличку. Перекличка проходила в полной темноте, и, когда на фамилию отзывался голос, Лидочка пыталась представить себе, каков же обладатель голоса. Максима, который оказался Максимом Исаевичем Крейном, она уже знала, а иностранец откликнулся на Матвея Ипполитовича Шавло. Он поправил медсестру, которая назвала его было Илларионовичем. Но в том не было ничего удивительного, потому что она вела перекличку, подсвечивая себе ручным электрическим фонариком. Автобус подпрыгивал, луч фонарика метался по кузову…
Лидочке казалось, что путешествие тянется бесконечно, и странно было, как терпеливы ее спутники, все без исключения старше ее. Вокруг происходили оживленные беседы, двое молодых мужчин справа от Лидочки даже заспорили о каких-то неведомых ей мушках-дрозофилах, которые дали чрезвычайно интересные мутации, а за спиной Лидочки высокий мужской тенор уныло доказывал, что если бы они ехали зимой, то за ними прислали бы сани, а на санях под меховой полостью ехать в Узкое одно удовольствие, но вот не повезло – не получилось с путевкой ни летом, ни зимой, а сейчас самое плохое время, на что капризный женский голос ответил, что летом путевку бы и не дали – летом там тещи и внучки знаешь кого!
– Вы в первый раз к нам едете? – спросила Марта Ильинична.
– В первый раз.
– Вам очень понравится, вам обязательно должно понравиться. В наши дни, когда всюду потеряны критерии порядочности и класса, Узкое – единственное место, которое поддерживает марку.
– Мне говорили, – согласилась Лидочка.
– К нам сюда приезжают именитые гости, – сказала Марта Ильинична. – Рабиндранат Тагор был. А в прошлом году приезжал Бернард Шоу. Его Литвинов привез в Узкое. А куда еще? Не в Петровское же к партийцам! По крайней мере в Узком всегда есть люди, которые могут вразумительно ответить на вопрос, заданный по-английски.
Высокий голос позади произнес:
– Конечно, его летом привозили. Сейчас бы он завяз по дороге.
– Неужели вы думаете, что Бернард Шоу специально подгадывал свой приезд под состояние наших дорог? – фыркнула Марта Ильинична.
– А я смотрела «Пигмалион», – сказал капризный женский голос, – Бабанова была бесподобна.
От тряски Лида устала и как бы оглохла, но и задремать невозможно, хоть и клонит ко сну, – только прикроешь глаза, как тебя подбрасывает к фанерному потолку.
– Придет время, и клянусь вам, оно будет близко, – я читал, – донесся громкий, вроде бы торжествующий, но не скрывающий издевки голос Мати-иностранца, – когда сверкающая гладкая лента шоссе проляжет между Москвой и Калугой, где в тиши, знаю об этом профессионально, обитает пророк.
– В Калуге пророки не живут, – отозвался другой голос. – Кому он там будет проповедовать?
– В Калуге, в тиши своего кабинета, обитает пророк будущей эры межпланетных путешествий Константин Циолковский!
Голос Мати был сыт, молод и полон желания рассмеяться.
– Такие опасны, – вдруг сказала шепотом Марта. – От их энтузиазма уходят по этапу целыми институтами.
Лидочка кивнула.
Казалось, что грузовик ехал уже много часов, – Лидочка выпростала из-под длинного рукава кисть, чтобы поглядеть на часы. Часы, подаренные в восемнадцатом году паном Теодором, были швейцарскими, фирмы «Ролекс», цифры на циферблате явственно светились ясно-зеленым фосфорным цветом. Лидочка тогда не хотела их брать – такие большие, мужские, грубые, но Теодор сказал: «Пловцам во времени полезно иметь надежные часы». Было без шести минут восемь.
– Еще долго ехать? – спросила Лидочка.
– Разве разберешь?
Но соседка сзади услышала вопрос и громко произнесла:
– Кто знает, сколько осталось ехать?
Поднялся бестолковый спор, мужчины подвинулись к задней части фургона, стали выглядывать, чтобы понять, где же едет грузовичок. От