Дверь в мою комнату лишь слегка приоткрылась, и то вечером. На следующий же день я позаботилась о том, чтобы отец больше никогда не смог намотать мои волосы на кулак. Мама плакала, когда я вернулась домой с новой прической, однако с того момента желания вновь отрастить длинные пряди у меня ни разу не возникало.
С тех пор как поселилась в Каслданнсе, из-за отсутствия парикмахера я стригу себя сама. Точнее говоря, Хейзел, мать Дина, порекомендовала мне одну из своих приятельниц, но после первого и последнего визита к этой очень милой пожилой женщине я какое-то время выглядела как Джастин Бибер на заре карьеры. Дин, поганец, ржал как ненормальный и заметил, что ему следовало предупредить меня заранее. Зато потом он на примере собственных волос показал мне, как пользоваться бритвенным станком, и сегодня я уже вполне умело обращаюсь с этой штукой.
Закрываю глаза и стараюсь расслабить мышцы лица. Пару мгновений спустя понимаю, что еле заметная тонкая складочка между бровей все равно никуда не делась. Она не исчезает, даже когда я смеюсь. Об этом мне как-то сказал Дин и провел по ней большим пальцем, словно тем самым мог ее разгладить. Мы задержались тогда в «Брейди» до поздней ночи, я была занята подсчетами и не заметила, как Дин подошел ко мне.
– Почему мне постоянно хочется у тебя спросить, что в тебе не так? – полюбопытствовал он и определенно не поверил ни единому слову из тех глупых пустых отговорок, которые я сочинила. Думаю, я смеялась даже чересчур громко, потому что от неожиданного прикосновения Дина слегка растерялась.
Дин… просто друг. Ну, или как минимум очень на него похож. Ему единственному в Каслданнсе кое-что обо мне известно, а о том, чего не знает наверняка, судя по всему, он догадывается. Даже невзирая на то, что обычно я не обсуждаю свое прошлое. Вместо этого я каждый день снова и снова прилагаю массу усилий, чтобы не думать безостановочно о пережитом. Поэтому последнее, в чем я нуждаюсь, – это люди, которые будут напоминать обо всем случившемся в моей жизни дерьме. Неловкими паузами или сочувствием в глазах.
В Каслданнсе я получила возможность выстроить что-то новое. И пусть временами бывает одиноко, я еще не готова завязывать с кем-нибудь тесную дружбу.
Друзья задают слишком много вопросов.
* * *Когда я возвращаюсь из туалета, последние гости уже разошлись. Заканчиваю расчеты и напоследок еще раз протираю столы.
– Я тебе сегодня еще нужна? – интересуюсь, отжимая тряпку над раковиной в баре.
– Нет, можешь идти. До завтра.
– О’кей, до завтра. – Не исключено, что мы встретимся еще до начала новой смены, так как моя однокомнатная квартира расположена непосредственно над пабом, рядом с жилищем Дина. Но домой пока не хочется.
На улице прохладно, однако настоящих холодов мы не видели уже несколько недель. Сейчас, в начале мая, становится заметно, что лето не за горами. Засунув руки в карманы куртки, я глубоко вдыхаю влажный и солоноватый ночной воздух. «Брейди» расположен на длинной набережной, отделяющей Каслданнс от моря. Я до такой степени привыкла к непрекращающемуся шуму прибоя, что замечаю его, только если сосредотачиваюсь. Каждую ночь я оставляю открытым окно в спальне, потому что перекатывающиеся волны надежнее, чем любой ловец снов, сжимают тени внутри меня до такого размера, с которым у меня получится дотянуть до следующего утра.
Вдоль противоположной стороны улицы проходит широкая каменная стена высотой где-то мне до пояса. Дальше, через пару сотен метров, она прерывается спуском к морю – широкими бетонными ступенями, на которые ветер наносит песок. Сейчас я просто залезаю на потрескавшийся камень и свешиваю с него ноги. Я сделала так после первого вечера в «Брейди», и с тех пор это уже превратилось в привычку. В свете высоких уличных фонарей шагаю по камням и кустикам травы к узкой полосе песка, чуть ли не к самой воде. Иногда в темноте она отражает лунный свет, а иногда, как сейчас, например, когда небом завладевают плотные облака, создается впечатление, что чернильно-черная жидкость просто безразлично выплескивается сюда из вечности.
Я безумно люблю море, почти до боли. Все будто становится легче, пока я стою здесь, у самой кромки воды, но так, чтобы прибой не промочил ботинки. Время от времени даже осмеливаюсь подходить на шаг ближе. Плевать на мокрую обувь. Тянущее чувство, когда волна отступает назад и старается забрать с собой песок у меня из-под ног, стоит того. Уже из-за одного этого я бы ни за что не вернулась к родителям в Талламор.
Еще никогда в своей жизни, даже в самые мрачные часы, я не заходила настолько далеко, чтобы всерьез задуматься о самоубийстве. Я прекрасно научилась ненавидеть и ни за что на свете не подарю отцу такую победу. Но если бы когда-нибудь меня посетила подобная мысль, то однажды ночью я бы просто шла и шла вперед сквозь волны с камнями в карманах.
Думаю о своей сестре.
О матери.
Я верю, что однажды мы снова будем вместе. И тогда трещины исчезнут, тьма во мне рассеется, я исцелюсь и вновь стану цельной.
* * *Какое-то время спустя я стою в узеньком переулке рядом с «Брейди» и вставляю ключ в дверной замок. Лампа на лестничной клетке отбрасывает желтый свет на стоптанные деревянные ступени. Раньше в этот коридор можно было попасть сразу из паба, не выходя на улицу, но из-за утери ключа Дин просто-напросто забаррикадировал дверь тяжелым потертым буфетом, потому что слишком часто какие-нибудь пьяные идиоты вырубались и спали прямо под дверью его квартиры. И блевали на его коврик. То еще удовольствие для любого владельца паба.
Медленно поднимаюсь по ступенькам, стараясь на каждую наступить ровно в том месте, где она не скрипит. Это моя ночная игра, в которой чуть слышный звук – ничего страшного. Однако практически невозможно добраться от двенадцатой ступени до бесшумной четырнадцатой, не проиграв. Тринадцатая скрипит