Минёр старательно перечислил все распоряжения по службе, надеясь, что Выра рассердится на своего помощника и настоит на своем. Но прогноз не оправдался.
Полезное дело, — кивнул Василий Федотович. — Коли так, когда рассчитываете управиться?
— Трудно сказать, — растерялся Пекочка. — Может, к утру…
— Тогда действуйте…
Причины вопиющего отсутствия логики в действиях командира корабля открылись довольно быстро. Его каюта располагалась против лейтенантской по другому борту, а железные переборки, изолированы пробковой крошкой на клею, не препятствовали прохождению звука. Старший лейтенант Лончиц, как всегда, постучался с вечерним докладом, и Василий Федотович его спросил:
— Почему офицеров не отпускаете на берег?
— Никому не отказывал. Но только после выполнения всех указаний.
— Как результаты?
— Ещё не проверял.
— Добро. Но без контроля молодые люди могут напутать. Убедитесь, что всё идет как надо, а потом и самому можно будет отдохнуть…
Распоряжений накопилось предостаточно, и для ревизии Лончицу потребовался не один вечер. К плавучему доку, где ремонтировался «Торок», вскоре прибыла супруга старпома. Прогулявшись с нею у проходной завода, Евгений Вадимович возвратился на борт слегка раскрасневшимся, хотя ветра в тот момент не было и мороза тоже. После ужина он снова явился к командиру корабля за разрешением сойти до подъема флага.
Отдыхайте, — сказал Выра. — А что, проверка уже закончена?
— Почти…
— Слушай такую вещь: в службе главное дело — последовательность. Не представляю настоящего старпома без этого самого качества.
После беседы с командиром Евгений Вадимович лично прибыл в пятую каюту, хотя раньше вызывал подчиненных офицеров к себе через рассыльного. Впрочем, здесь уже поджидали его. Чеголин разложил на столе свои бумаги, признавшись, что успел далеко не всё.
— Пока отложите, — нетерпеливо сказал Евгений Вадимович.
— Но вами назначено…
— Доложите через неделю, — смягчился старпом. — Понятно?
Проверка документации у минёра заняла ещё меньше времени. Он тоже получил отсрочку для завершения дел и, кроме того, разрешение съездить в Мурманск до восьми ноль-ноль.
Всё в порядке, — доложил Лончиц Выре. — Молодые офицеры весьма добросовестны.
— Смотри, как они работают под твоим руководством. Коли так, вполне можешь отдохнуть и, главное, со спокойной душой.
Пекочинский долго голосовал на мурманском шоссе, пока не остановил попутный «студебеккер», крытый брезентом, с деревянными скамьями поперек кузова. Изрядно промерзнув в «союзнике» и поплутав в незнакомом городе, Нил Олегович постучался в дверь нужной квартиры лишь поздним вечером, но был встречен без радости. Его Анечка, хлюпая распухшим носом, укладывала чемодан.
— Сижу, как дура, жду у моря погоды. Мама беспокоится, требует телеграфировать, как устроились. А ему всё равно. Две недели ни слуху ни духу…
Из-за экстренных мер, которые должны были убедить жену во вреде поспешных решений, Пекочинский не сомкнул глаз и прибыл на «Торок» за два часа до подъема флага. В таких случаях лучше не ложиться совсем. Но минёр очень устал, переволновался и потому поддался соблазну вздремнуть.
Чеголин пробовал растолкать товарища, услышал бодрое: «Встаю» — и ушел. Грозная действительность была осознана Пекочкой только за несколько минут до построения на подъем флага. Рывком откинув одеяло, он воткнул босые ноги в голенища русских сапог, накинул сверху шинель и, застегиваясь по пути, рванулся на ют. «Ничего, — успокаивал он себя. — Сойдет. Под шинелью незаметно».
Подняли флаг. И вдруг налетел шквал, который отогнул полу шинели, на короткий миг обнажив коленки в сиреневом трикотаже.
— Что за форма одежды? — нахмурился Василий Федотович.
— Сверху номер пять, а снизу не видно.
— Коли так, ладно… Сделаем выводы.
Через полчаса в каюту номер пять поступило тревожное донесение: «Писарь уже на машинке стучит…»
— Ну и что? — легкомысленно удивился Пекочинский.
— Так это же проект приказа…
И точно. Из разбитого «Ундервуда» короткими очередями выползала убийственная формулировочка: «…за выход на подъем флага без штанов арестовать на трое суток при каюте…»
Пришлось, пока не поздно, умолять автора:
— Виноват, Василий Федотович, проспал. Ну… напишите хотя бы: «за нарушение формы одежды».
— Флотский закон, — невозмутимо возразил капитан-лейтенант Выра. — Разве не знаете? «Что наблюдаем, то и записываем»…
— Будут смеяться… — Голос у виновника дрогнул
— Другими словами, боитесь, что станет известно в каком виде вы решились участвовать в церемонии подъема боевого знамени корабля? Но каким образом? Объявлять такой приказ перед строем не положено. Мало ли что лежит у меня в папке. Так ведь меж корочек, изнутри. Абсолютная гарантия, как, скажем, исподники под шинелью…
— Ещё издевается, — кратко резюмировал минёр, возвратившись в пятую каюту.
— Три к носу, легче проморгаешься, — пошутил Чеголин и попробовал утешить: — Разве курсантом гальюны не драил?
— Не вижу аналогии.
— А со временем всё пойдет на пользу.
— На чужом глазу бельмо не помеха, — обиделся Пекочинский.
— Ну и зря кипятишься. Подумаешь. Сегодня фитильнули тебя, завтра взыскиваешь сам, но уже со знанием дела.
— Поглядим, что будет, когда тебе самому прижмут хвост, — заметил Пекочка и как накаркал.
После выхода из дока на корабле состоялась ревизия всех помещений, и в носовом артиллерийском погребе обнаружили влагу, которая сочилась из дырчатых трубок системы орошения.
— Боезапас принимать нельзя, — грозно сказал Лончиц. — Погреб содержится отвратительно.
Вывод был справедлив, хотя и неожидан для Чеголина. Кому не известно, что температура и влажность воздуха здесь подлежат такому же контролю, как в Эрмитаже. За показаниями приборов следил специальный дозор. Ещё утром лейтенант спускался сюда вместе со старшиной первой статьи Рочиным и росписью в журнале засвидетельствовал полный порядок. Чеголин не понимал, что тут произошло, и пока ему ничего другого не оставалось, как признать критику:
— Виноват!
— Разберусь и накажу! — разносил старпом, обвиняя в безответственности, попустительстве и верхоглядстве. — Что отличает настоящего офицера? — спросил он и сам же ответил: — Последовательность в действиях, которой у вас пока нет!
Обход корабля продолжался, но взбешенный Чеголин, немного поотстав, успел спросить у старшины первой статьи Рочина:
— Кто отвечает за порядок в погребе? Вы или только я?
— Сами же расписались в журнале…
— Вот как? Два наряда вне очереди!
— За что, товарищ лейтенант?
— Полюбуйтесь сами. В погребе прибрать и доложить!
Когда Чеголин догнал свиту старпома, инженер-лейтенант Бестенюк невинно шепнул:
— Чего зря разоряешься? Орошение погребов вовсе не в твоем хозяйстве. Пока нет боезапаса, идет притирка и опробование клапанов.
— Ну?
Разве не обидно выслушать нотацию со всеми нелестными эпитетами, которая, оказывается, была не по адресу? В целях восстановления справедливости Артём немедленно поставил об этом в известность старпома, но отпущения грехов не получил. Наоборот, снова досталось за плохое знание пределов заведования. Только после того Лончиц напустился на зловредного механика:
— А вы чего молчали?
— Перебивать невежливо. Думал, вы сами знаете, кого из нас следует ругать за упущения по службе!
— Вы! — зашелся во гневе Лончиц, сообразив, что ему самому надо бы знать, кто и за что отвечает. — Вы!
Но старпом раздумал объявлять мнение о ехидном командире боевой части пять и взамен пообещал:
— Разберусь и обязательно накажу!
Год 1942-й. Прикладной час
Крутая тропа, вырубленная в грубом плитняке, казалась ступенчатой, но площадки были неровными. Максим Рудых, оступившись, угодил ботинком в белесый ягель, который, мягко просев, обдал ногу