Меч, переселившийся в мешок не потерял в весе.
Стоило ему подустать, и он пригвождал ребенка к земле, хлестая по спине, точно подгоняя его куда-то.
— Стражем тебя зовут? — спросил мальчик вынимая из мешка меч, но он не отозвался. Мальчик расположил пальцы, как показывал «отец», но меч отказывался загораться, и лишь холостой щелчок сообщал ему, что он делает правильно. Он жал, давил на кнопку, обхватывал рукоять и так, и этак, но канальчики не наполнялись жидкостью, а кольцо отливало медью и ржавчиной. «Неужели он непригоден?!»
Меч и правда, как — то потускнел и состарился. Искривляясь при давлении, он походил на игрушечную подделку, только и годную для щёлканья.
И тяжелел с каждой секундой.
Заломило руку, меч так и рвался в землю, пока суставы пальцев не сместились.
С шипением он отпустил его, обхватывая конечность и прижимая её к себе.
«Что за бесполезная вещица?!» — вырвалось из него вкупе со стенаниями. Пульсировала кость, болела отекшая ладонь. Суставы самостоятельно вернулись в прежнее место, и он облегченно гладил руку.
Его взгляд обратился к оружию. Меч приковывал внимание, как золото.
— Что с ним? — мальчик склонился и стёр песок с навершия. Кольцо у рукояти мигнуло и раскололось, выпуская пар.
Он поднял меч. Из щели вытекала вода.
И снова нарастающая тяжесть влилась ему по плечо, а у меча отваливались подвижные детали, пока от лезвия не остался огрызок.
Мальчик прицелился и зашвырнул его вслед утонувшему убежищу.
Океан неохотно проглотил «стража». Меч долго плавал, несмотря на образовавшуюся воронку.
— Вот и попрощались — сказал он тихо. «Отец» рассчитывал на то, что меч — страж сбережёт его, а тот сломался.
Мальчик брел по пустынной насыпи, сверяясь с картой и протирая рукавом запотевающие стекла противогаза.
Куда не глянь либо пустыня, либо руины.
Одним словом — помойка.
Вначале он шёл, глядя на тянущуюся по земле гальку, но пересилив уныние, запел песенку: «не унывай, не унывай, ты поиграй и поиграй». Слова сбивались в кучу, из обрывков известных ему строк он скомпоновал что — то своё, дабы отвлечься, и тут же забывал их.
Из — за некачественного шва страдал обзор, одно стекло запотевало сильнее другого создавая ощущение головокружения.
Он потрогал маску за швы — наскоро сшитые неопытной рукой, зато держались как проштопанные на станке.
Вообще все, одетое на нем было сшито из ткани, найденной на борту «затонувшей могилы».
Он еще помнил, как капризничал, не желая царапать пальцы, и отлынивал от работы по поддержанию надлежащей работоспособности этажа.
Отныне капризы его приходили так же быстро, как и уходили.
Близился вечер.
Определять время суток он научился по поучениям «отца», но сейчас, в реальных условиях он просчитался на целых два часа.
Следовало искать убежище.
Не дело будет попасться в чужие руки, которые первым делом сорвут с него жизнь — противогаз, затем отберут баллоны и еду.
Может, и не убьют, но какая потом разница? «Как и какая разница во времени суток?» — подумал он.
Когда день и ночь отличаются только рассветом или закатом, кои используют группы мародеров, как сигналы, ему, одиночке об открывшейся охоте. Имеет ли значение знать который стукнет час?
И без того уцелевшим охотникам было чем заняться, кроме отлавливания «костяных мешков».
«Костяные мешки» — обыденное наименование голодающих странников.
Пляж заканчивался, впереди виднелся брошенный городок.
Высокие дома, разломанные по полам, молча лежали у ног более мелких, словно кланяясь им.
Ему нужно было подняться наверх.
Слишком высокий склон, чтобы сделать это на своих двоих.
Понадобится веревка, но где ее достать он не знал.
Верфь унесло в океан, но уровень воды, видимо, упал, так как иначе люк убежища затопило бы водой.
Он грустно поглядел на свою одежду и начал распускать нитки, нет он не надеялся, что веревка, свитая им за два часа из пяти кофт выдержит его вес, но поначалу, если сорвется она смягчит удар.
Он отыскал застрявший в песке металлический прут, обвязал самодельным канатом, прицепил к спине и полез.
Веревка не помогла.
Удачный бросок хоть и закрепил основание, но когда мальчик перебросил свой вес полностью на канат, тот порвался.
Он ударился о песок и долго сидел, не имея сил встать.
Наступила ночь и со стороны воды подул холодный ветер, заставив тело содрогнуться в непроизвольных судорогах.
Он шел вдоль склона, пока не очутился у подобия пещеры. Сел спиной к выходу, накрыл спину мешком, зажег свечу, подержал в руках, согревая промерзшие ладони. Достал керосиновую лампу — единственное, что могло помочь согреться сильнее.
Тени от домов лежали как влитые, и не шелохнулись при появлении света. Его это сильно впечатлило. Когда он жил в убежище, то там они убегали от любого яркого источника. На поверхности же властвовал мрак, не поддающийся ужимкам.
Он не спал всю ночь, а на утро, покачиваясь на окоченевших ногах, заставил себя подняться и начал делать зарядку.
Он опасался простуды.
Заболей сейчас, он так и останется здесь, неизвестно где… Сознание подбросило — «неизвестно кем».
На карте его место нахождения обозначено водой.
Вернувшись назад, он взял остатки веревки, до которых смог дотянуться, и пошел дальше.
Пол дня ходьбы, и он увидел выступы.
Это торчали обломки заводских труб, напрямую сливавшие отходы в океан.
Из некоторых капала синяя жидкость, но в основном воняло пробивающимся сквозь фильтры противным, застоявшимся воздухом.
Он медленно поставил ногу на самую нижнюю трубу, аккуратно подтянулся, не торопясь перекинул вторую ногу.
В таком неторопливом темпе он поднимался наверх.
Если он пораниться, то начнется заражение, а таблетки тратить крайне глупо. Причем многие из них были просрочены…
Последний подъем.
Он подтянулся на дрожащих от напряжения руках, вылез головой и огляделся — слои асфальта разрезались грунтом.
Забросив тело, он стянул маску, чтобы отдышаться.
Никто не проходил по застывшему городу и его опустелым улицам.
Ни мародеры, ни разведчики, ни тем более шпионы.
Да и не кому было тут проходить. Слои пыли, перегнивающих водорослей и асфальтовой крошки хранили единичные бессвязные следы.
Всюду лежали мумифицированные трупы, у оснований домов в пробках застряли множество паровых машин, в стеклах которых навечно глядели в небо застывшие чужие и одновременно столь знакомые глаза.
Как их не растаскало воронье?
Он со страхом и с любопытством разглядывал каждого, сглатывая от мерзостного запаха.
Смерть уже не воротила его.
«Я повидал достаточно в убежище» — так он считал, но все равно торопился преодолеть участок за участком.
Кое — где паровые машины врезались в раскуроченные локомотивы — это водители старательно искали обход застрявших поездов.
Краска давно сползла с корпусов, обнажая железо и проводку.
Он вспомнил, что отец рассказывал, будто правительственным войскам или чиновникам железнодорожных служб был отдан приказ слить топливо при пересечении магистралей, чтобы приостановить поток к эвакуационным шахтам.
Дорогу перегораживал лежащий боком, паром.
Выброшенный бурей он постепенно разваливался. В распоротой носовой части что — то глухо перетекало. А борта закрывали анти-штормовые листы,