Хотелось бы мне хоть что-то почувствовать, но нет, ничего. Вообще. Я не чувствую абсолютно ничего.

Правда, если верить моему слуху, примерно десять минут назад в мою палату кто-то вошел. Мужчина. Я бы дала ему лет тридцать. Судя по голосу, не курит. Но это все, что я могла о нем сказать.

И когда он сказал, что поцеловал меня в щеку, мне оставалось только поверить ему на слово.

А чего я хотела? Поиграть в Белоснежку? Вот является прекрасный принц, целует меня, и раз! «Здравствуй, Эльза, я Такой-то, бла-бла-бла, я тебя разбудил, давай поженимся!» Если бы я в такое верила, меня постигло бы горькое разочарование, ибо ничего подобного не произошло. На самом деле все гораздо прозаичнее. Я бы перевела это так: «Привет, я ошибся палатой (во всяком случае, я так думаю, потому что иначе совсем непонятно, как он сюда попал) и решил перекантоваться здесь, пока ливень не кончится» (я уже несколько минут слышала его шум за окном). И теперь мой гость глубоко, размеренно дышал.

По-моему, он заснул.

Меня разбирало любопытство. Вот любопытство не имеет отношения к химии, это мне пока что понятно. Итак, мне было очень любопытно узнать, кто же это сидит рядом со мной на стуле. Выяснить это я никак не могла, оставалось только воображать. Правда, хватило меня ненадолго. До сих пор, если не считать врачей, медсестер и уборщицы, ко мне в палату входили только люди, которых я знала. Мне оставалось только представить себе, во что они одеты, вот и все. А тут мне ничего не светит, никаких данных, кроме его голоса.

Между прочим, вполне приятного голоса. И вообще, хоть какое-то разнообразие. Это первый новый голос за полтора месяца, так что, будь он даже хриплым или нудным, мне бы все равно понравился. Дружки моей сестрицы никогда не разговаривают; единственное, что я иногда различаю, это их слюнявые поцелуи – если парень вообще входит в палату, а не ждет в коридоре. Но у этого нового голоса действительно был какой-то особый тембр, одновременно легкомысленный и страстный.

А еще этот голос помог мне уточнить, какое сегодня число.

В самом деле, я нахожусь здесь целых пять месяцев, и сегодня, по всей видимости, у меня день рождения. Одно странно – почему меня не поздравила сестра? Может, решила, что это ни к чему? Или попросту забыла? Хотелось бы на нее разозлиться, но я не могу. Но все-таки, тридцать лет – не пустяк, такое обычно празднуют. Или я ошибаюсь?

Со стула послышалось какое-то шевеление. До меня донесся мягкий шорох, и я поняла, что он снимает свитер. Он задержал дыхание, просовывая голову через ворот, и слегка запыхтел, освобождая руки от рукавов. Свитер он вроде бы отложил в сторону и снова мерно задышал.

Я напряглась. По крайней мере, мне нравилось думать, что это так. Все живое во мне – то есть только мой слух – вцепилось в новое впечатление как в спасательный круг. Я слушала, слушала и слушала. И понемногу набрасывала в воображении его портрет.

Дышал он спокойно. Наверное, опять заснул. Дождь за окном стучал совсем тихо, и я улавливала, как трется его майка о пластиковую спинку стула. Наверное, он не очень крупного сложения, иначе не дышал бы так легко. Я попыталась сравнить его со своими знакомыми, но мы редко прислушиваемся к дыханию людей. Иногда я слушала, как дышали мои бывшие, если просыпалась раньше их. Некоторые говорили, что это нелепо; как правило, эти надолго не задерживались. Помню одного – он дышал в три присеста; мне это показалось уморительным, но я удержалась от смеха, чтобы его не разбудить. Он тоже вскоре получил отставку.

Вообще моя личная жизнь была довольно беспорядочной. По сравнению с сестрицей романтических увлечений у меня было гораздо меньше, и длились они недолго. Насколько я помню, около десятка. Некоторые совсем короткие, другие чуть длиннее. В данный момент у меня никого нет. Вот и хорошо: не знаю, как повел бы себя парень, узнав, что я в коме. Бросил бы меня сразу или немного выждал? Исчез бы, не сказав ни слова, или, как советуют врачи, пришел бы сказать мне, что между нами все кончено? Ему было бы нетрудно это сделать, он ведь думал бы, что я все равно ничего не слышу. И был бы прав – если говорить о первых четырнадцати неделях. В общем, я одинока и этому рада. Мне и так тяжело слушать при каждом визите рыдания матери – не хочу, чтобы тут рыдал кто-то еще.

Пока все эти воспоминания бродили у меня в голове, я сосредоточилась на своем дерзком посетителе. Теперь он дышал еще глубже. Видимо, и впрямь крепко заснул. Я сфокусировала на нем все внимание. Я не хотела, чтобы это кончилось. Единственное развлечение, единственное новое впечатление, почти единственное напоминание, что я все-таки отчасти жива. Потому что меня не очень-то радуют регулярные визиты сестры, обходы медсестер и столь же регулярные слезы матери. А сейчас как будто круги от камня пошли по воде. Обстановка изменилась. Я затрепетала бы в предвкушении, если бы могла двигаться.

Мне хотелось, чтобы время остановилось, но время не останавливается. Все, что у меня есть, – короткий отдых, который незнакомец позволил себе в моей палате. Как только он уйдет, все вернется на круги своя. И я останусь с этим подарком на день рождения. Хотелось бы мне улыбнуться этим мыслям.

Внезапно лязгнула защелка на двери. Я услышала голоса, и во мне вспыхнула радость. Я узнала Стива, Алекса и Ребекку. Похоже, у них все хорошо – голоса звучали весело. А мне вдруг захотелось попросить их замолчать, чтобы не разбудить моего гостя. Но, как всегда, я не могла ничего сделать, а кроме того, мне было интересно, как он объяснит им свое присутствие.

По звуку