– Ещё как имеет, – резко произнёс Дом. – Существует такая штука, как…
– Оставь её в покое, – повторил Блейк.
– Как вам угодно, хозяин, – сказал Дом.
– Сначала поесть, потом – в ванну, – проговорил Блейк. – И спать. У меня был трудный день.
– А что с запиской?
– Пока не думай о ней. Утром все решим.
– Городок Уиллоу-Гроув находится к северо-западу отсюда, – сказал Дом. – Пятьдесят семь миль. Мы посмотрели по карте.
Блейк пересёк гостиную, вошёл в столовую и уселся за стол.
– Вам надо прийти и забрать еду, – завопила Кухня. – Я не могу её вам принести!
– Знаю, – ответил Блейк. – Скажешь, как только все будет готово.
– Но вы уже сидите за столом!
– Человек имеет право сидеть там, где пожелает! – вспылил Дом.
– Да, сэр, – откликнулась Кухня.
Дом снова умолк, а усталый до изнеможения Блейк пересел в кресло. Он заметил, что в комнате мультобои. Хотя, если вдуматься, это даже и не обои, на что Дом указал Блейку ещё в день его приезда сюда.
Появилось такое множество разных новинок, что Блейк часто чувствовал себя обескураженным.
Обои изображали лес и луга, по которым бежал ручеёк. К ручью опасливо подскочил кролик. Остановившись возле пучка клевера, он сел и принялся ощипывать цветы. Уши его покачивались из стороны в сторону. Кролик стал чесаться, склонив голову набок и мягко поглаживая себя длинной задней лапой. Ручеёк искрился в солнечном свете, сбегал с маленьких порогов. По поверхности воды неслись крапинки пены и опавшие листья. Пролетела и села на дерево птица. Задрав головку, она запела, но звука не было. Лишь по дрожащему зобу можно было определить, что птичка поёт.
– Включить звук? – спросила Столовая.
– Нет, спасибо. Что-то не хочется. Я бы просто посидел и отдохнул. Может быть, как-нибудь в другой раз.
Посидеть, отдохнуть, подумать, разобраться. Попытаться понять, что с ним случилось, как это могло случиться и, конечно же, почему. Определить, кто он или что он такое, кем был раньше и кем мог стать теперь. Все это какой-то кошмарный сон наяву, подумал он.
Однако вполне возможно, что утром ему снова будет хорошо. Или покажется, что все снова хорошо. Будет сиять солнце, и мир зальётся ярким светом. Он пойдёт гулять, поболтает кое с кем из соседей по улице, и все будет в порядке. Может быть, надо попросту забыть обо всем этом, вымести вон из сознания? Может быть, такое больше никогда не повторится, а если не повторится, то зачем тревожиться?
Он неловко заёрзал в кресле.
– Который час? – спросил он. – Долго ли меня не было?
– Почти два, – ответил Дом. – А ушли вы в восемь или в самом начале девятого.
Шесть часов, подумал Блейк.
А он помнит не больше двух из них. Что же случилось в остальные четыре и почему он не может вспомнить то время, которое провёл в космосе? То, что предшествовало его полёту в космос? Почему жизнь его должна начаться с того мига, когда он открыл глаза на больничной койке в Вашингтоне? Были же другие времена, другие годы. Было у него когда-то и имя, была и биография. Что же случилось, что же стёрло все это?
Кролик кончил жевать клевер и ускакал. Птица сидела на ветке, но больше не пела. Вниз по стволу дерева бежала белка; в паре футов от земли она остановилась, молниеносно развернулась и вновь помчалась вверх. Добравшись до сучка, она немного пробежала по нему, замерла и заколебалась, возбуждённо подёргивая хвостом.
Как будто у окна сидишь, подумал Блейк, глядя на лесной пейзаж. Изображение не плоское, есть у него и глубина, и перспектива, а краски пейзажа не нарисованы, они такие, словно смотришь на настоящую природу.
Дом до сих пор обескураживал и смущал Блейка, иногда стеснял. В его фоновой памяти не было ничего такого, что могло бы подготовить его к подобным вещам. Хотя он вспоминал, что в те туманные времена, которые предшествовали полному забытью, кто-то (имени он не помнил) раскрыл загадку гравитации, а применение солнечной энергии стало обычным делом.
Однако Дом не только питался от собственной солнечной электростанции и летал при помощи антигравитационного приспособления. Он был чем-то большим, нежели просто домом. Это был робот, робот с введённой в него программой вышколенного слуги, а иногда в нем, казалось, просыпался материнский инстинкт. Он заботился о людях, которых приютил. Мысль об их благополучии прочно засела в его машинном мозгу. Дом болтал с людьми, обслуживал их, одёргивал, хвалил, ворчал на них и баловал их. Он играл сразу три роли – жилища, слуги и приятеля. Со временем, подумалось Блейку, человек начнёт относиться к своему дому, как к верному любящему другу.
Дом делал для вас все. Кормил, обстирывал, укладывал спать, а дай ему волю, он бы вам и нос вытирал. Он смотрел за вами, предугадывал любое желание, а порой создавал вам неудобства своим неуёмным усердием. Он выдумывал всякую всячину, которая, по его мнению, могла бы вам понравиться, – вроде этих мультобоев (тьфу, да не обои это вовсе!) с кроликом и поющей птичкой.
Однако к этому надо привыкнуть, сказал себе Блейк. Может быть, человеку, всю жизнь прожившему в таком доме, привыкать и не нужно. А вот если ты вернулся со звёзд – бог знает, откуда и из каких времён, – и тебя швырнули сюда, тогда надо привыкать.
– Яичница с ветчиной готова! – громко объявила Кухня. – Идите и забирайте!
6
Он пришёл в себя и обнаружил, что сидит съёжившись в совершенно незнакомом и странном помещении, заставленном предметами искусственного происхождения, выполненными главным образом из дерева, а также из металла и ткани.
Его реакция была молниеносной. Он перестроился в пирамиду, форму твёрдого состояния, и окружил себя изолирующей сферой. Проверил, есть ли поблизости энергия, которая нужна ему для обеспечения собственных жизненных и мыслительных процессов, и обнаружил, что энергии много – целая волна из источника, нахождение которого определить не удавалось.
Теперь можно приступить к размышлениям. Мысль работала ясно и чётко. Паутинка сонливости больше не мешала думать. Пирамидальное тело обладало идеальной массой, обеспечивающей ему стабильность и театр мыслительных операций.
Свои мысли он направил на случившееся с ним: каким образом после неопределённого промежутка времени, когда он едва существовал, если существовал вообще, он вдруг вновь стал самим собой, обрёл форму и способность к действиям?
Стоило попытаться вернуться к самому началу, но начала не было, вернее, какое-то начало проглядывало, но оно было слишком размытым и неясным. И снова он искал, шарил, бродил по тёмным коридорам своего разума, но так и не находил точки, от которой можно было вести твёрдый и определённый отсчёт.
А быть может, вопрос следовало поставить по-другому: было ли у него прошлое? Его разум буквально захлёстывала пенистая волна с обломками, приносимыми из прошлого, – обрывки информации,