Где же память, в панике подумал он, ведь раньше она была. Возможно, и сейчас информация есть, но что-то её заслоняет, прячет, и лишь отдельные блоки данных выглядывают тут и там, и большей частью их невозможно с чем-либо соотнести…
Он снова окунулся в мешанину плывущих из прошлого обрывков и обломков и обнаружил воспоминание о неприветливой скалистой земле с массивным, как сами скалы, чёрным цилиндром, уходящим в серое небо на головокружительную высоту. Внутри цилиндра скрывалось что-то настолько невообразимое, грандиозное и поразительное, что разум отказывался воспринимать его.
Он поискал смысл воспоминания, хотя бы намёк, но не нашёл ничего, кроме образа чёрных скал и устремлённого из них ввысь чёрного, мрачного цилиндра.
Неохотно расставшись с этой картинкой, он перешёл к следующей, и на этот раз воспоминание оказалось поросшей цветами лощиной, переходящей в луг; луг благоухал тысячами ароматов, источаемых цилиндрами полевых цветов. В воздухе вибрировали звуки музыки, в цветах шумно возились живые существа, и опять, он знал, во всем этом имелся какой-то смысл, но без ключа понять его было невозможно, а ключ никак не находился.
Однажды возник ещё некто. Другое существо, и он был им, этим существом, которое улавливало картины и образы, овладевало ими и затем передавало, и не только образы, но и сопутствующую информацию. Картины, хоть и перепутанные, все ещё хранились в мозгу, зато информация каким-то образом исчезла.
Он сжался ещё больше, все глубже уплотняясь в пирамиду; мозг разрывали пустота и хаос, и он судорожно попытался вернуться в своё забытое прошлое, чтобы встретить то, другое существо, которое охотилось за картинами и информацией.
Но искать было бесполезно. Он не знал, как дотянуться до того, другого, как прикоснуться к нему. И зарыдал от одиночества – в глубине себя, без слез и всхлипов, поскольку не умел проливать слезы или всхлипывать.
Потом он ещё глубже зарылся во время и вдруг обнаружил период, когда ещё не было того, другого существа, а он все равно работал с данными и построенными на данных абстракциями, однако информация и понятия были бесцветными, а экстраполированные картины – жёсткими, застывшими, а порой и устрашающими.
Бессмысленно, подумал он. Бессмысленно пытаться.
Он так и не разобрался в своих воспоминаниях, он был собой лишь наполовину и не мог стать целым из-за отсутствия исходного материала. Ощутив накатывающую на него темноту, он не стал сопротивляться, а дождался её и растворился в ней.
7
Блейк очнулся под вопли Комнаты.
– Куда вы ушли? – кричала она на него. – Куда вы ходили? Что с вами случилось?
Он сидел на полу посреди комнаты, поджав под себя ноги. А между тем ему следовало бы лежать в кровати. Комната снова завела своё.
– Куда вы ушли? – гремела она. – Что с вами спустилось? Что…
– Ой, да замолчи ты, – сказал Блейк.
Комната замолчала. В окно струился свет утреннего солнца, где-то на улице щебетала птица. В комнате все было, как обычно, никаких изменений. Он помнил, что, когда ложился спать, она имела точно такой же вид.
– А теперь скажи мне, что именно тут произошло, – потребовал Блейк.
– Вы ушли! – взвыла Комната. – И построили вокруг себя стену…
– Стену?!
– Какое-то ничто, – отвечала Комната. – Какое-то сферическое ничто. Вы заполнили меня облаком из ничего.
– Ты с ума сошла, – сказал Блейк. – Как я мог это сделать?
Однако, не успев произнести эти слова, он понял, что Комната права. Комната умела только докладывать о тех явлениях, которые улавливала. Такой штукой, как воображение, она не обладала. Комната была всего лишь машиной и не имела опыта по части суеверий, мифов и сказок.
– Вы исчезли, – заявила Комната. – Завернулись в ничто и исчезли. Но прежде чем исчезнуть, вы изменились.
– Как это я мог измениться?
– Не знаю, но вы изменились. Вы растаяли и обрели иную форму или начали обретать иную форму. А потом закутались в ничто.
– И ты меня не чувствовала? И поэтому решила, что я исчез?
– Я вас не чувствовала, – ответила Комната. – Я не умею проникать сквозь ничто.
– Сквозь это ничто?
– Сквозь любое ничто, – сказала Комната. – Я не умею анализировать ничто.
Блейк поднялся с пола и потянулся за шортами, которые бросил на пол накануне вечером. Надев их, он взял коричневый халат, висевший на спинке стула.
Халат оказался шерстяным. И Блейк вдруг вспомнил вчерашний вечер, вспомнил странный каменный дом, сенатора и его дочь.
– Вы изменились, – сказала Комната. – Вы изменились и создали вокруг себя оболочку из ничего.
Но он не помнил этого. Никакого намёка на странное превращение не было в его памяти.
Не помнил он и случившегося накануне вечером – с того мига, когда вышел во внутренний дворик, и до момента, когда обнаружил, что стоит в добрых пяти милях от дома и вокруг завывает буря.
Господи, что же происходит? – спросил Блейк себя.
Он плюхнулся на кровать и положил халат на колени.
– Комната, – спросил он, – а ты уверена?
– Я уверена, – ответила Комната.
– Не фантазируешь?
– Вам отлично известно, – твёрдо ответила Комната, – что я бы не стала фантазировать.
– Да, конечно, не стала бы…
– Фантазия нелогична, – сказала Комната.
– Да, разумеется, ты права, – ответил Блейк. Он поднялся, накинул халат и двинулся к двери.
– Вам больше нечего сказать? – укоризненно спросила Комната.
– А что я могу сказать? – отозвался Блейк. – Ты знаешь об этом больше моего.
Он вышел в дверь и зашагал вдоль балкона. У лестницы Дом встретил его своим обычным утренним приветствием.
– С добрым утром, сэр, – сказал он. – Солнце взошло и светит ярко. Буря кончилась, и туч больше нет. Прогнозы обещают ясную и тёплую погоду. Температура сейчас сорок девять градусов, а в течение дня она превысит шестьдесят градусов[1]. Прелестный осенний день, и все вокруг очень красиво. Чего изволите пожелать, сэр? Отделка? Мебель? Музыка?
– Спроси его, что подать на стол! – завопила Кухня.
– И что подать вам на стол? – спросил Дом.
– Может быть, овсянку?
– Овсянку! – вскричала Кухня. – Вечно эта овсянка. Или яичница с ветчиной. Или оладьи. Почему бы хоть разок не съесть что-нибудь эдакое? Почему…
– Овсянку, – твёрдо сказал Блейк.
– Человек хочет овсянки, – произнёс Дом.
– Ладно, – сдалась Кухня. – Одна порция овсянки на подходе!
– Не обращайте на неё внимания, – сказал Дом. – В программу кухни заложены всякие замысловатые рецепты, по которым она большая специалистка, но у неё почти не бывает возможностей воспользоваться хотя бы одним из них. Почему бы вам, сэр, когда-нибудь, просто забавы ради, не разрешить Кухне…
– Овсянки, – сказал Блейк.
– Хорошо, сэр. Утренняя газета на лотке в почтографе, но сегодняшнее утро не богато новостями.
– Если не возражаешь, я посмотрю её сам, – сказал Блейк.
– Конечно, сэр. Как вам угодно, сэр. Я лишь стараюсь информировать…
– Постарайся не перестараться, – посоветовал Блейк.
– Извините, сэр, – сказал Дом. – Я буду следить за собой.
В прихожей Блейк взял газету и сунул её под мышку, потом подошёл