— Почему ты такая красивая?
Она смеется, имея на то все основания. Комплимент очень банальный.
Лейла опрокидывает меня на спину и, задрав подол платья, садится верхом. Ее бедра липнут к моим бокам, потому что мы промокли насквозь. Опустив ладони на ее ноги, я наслаждаюсь силой этих невероятных ощущений.
— Знаешь, почему это место называется Corazón del País? — спрашивает Лейла.
Я не знаю и просто мотаю головой в надежде, что история этого названия достаточно длинная, чтобы успеть насладиться. Я мог бы слушать ее голос всю ночь напролет. В гостинице есть комната, которую называют Большим Залом, где каждая стена заставлена сотнями книг. Лейла могла бы читать мне всю ночь.
— Оно переводился как «Сердце Страны», — поясняет она. В ее голосе слышится то же радостное волнение, что отражается в глазах. — Это место, вся эта территория — самая центральная точка смежных Соединенных Штатов.
Я ничего не понимаю, но, возможно, потому что сейчас полностью сосредоточен на собственном сердцебиении.
— Зачем же они его так назвали? Ведь центральная часть тела вовсе не сердце. Это живот.
Она вновь отвечает мне резким смешком.
— Это верно. Но Estomago del País звучит неблагозвучно.
Черт.
— Ты говоришь по-французски?
— Это же испанский.
— Это в любом случае прозвучало сексуально.
— Я всего лишь год учила его в старшей школе, — говорит она. — У меня нет скрытых талантов. Что есть, то есть.
— Сомневаюсь в этом. — Я перекатываю ее на землю и наваливаюсь сверху, прижимая ее запястья к траве. — Ты талантливо танцуешь.
Она смеется. Я целую ее.
Мы целуемся еще несколько минут.
И не просто целуемся. Мы касаемся друг друга. Мы движемся. Мы стонем.
Ощущения зашкаливают, будто я повис на волоске от смерти. Сердце буквально готово разорваться в груди. Я задумываюсь, стоит ли нам продолжать. Страстные объятья и поцелуи с Лейлой вкупе с наркотиками дают слишком мощный эффект. Еще один миг таких объятий, и я потеряю сознание от переизбытка чувств. Кажется, словно на каждом нервном окончании выросло по нервному окончанию, и я ощущаю все с удвоенной силой.
— Нужно остановиться, — произношу я шепотом, разделяя сплетенье наших ног. — Что мы приняли, черт побери? Я дышать не могу. — Я переворачиваюсь на спину, жадно хватая ртом воздух.
— Ты о том, что дала нам моя сестра?
— Невеста — твоя сестра?
— Да, ее зовут Аспен. Она на три года меня старше, — Лейла приподнимается на локте. — А что? Тебе нравится?
— Да, очень, — киваю я.
— Сильная штука, да?
— Черт, да.
— Аспен дает их мне всякий раз, когда я перепью. — Лейла наклоняется ко мне, пока не касается губами моего уха. — Аспирин называется. — Она отстраняется и расплывается в широкой улыбке при виде моего озадаченного лица. — Ты что, думал, мы под наркотой?
А с чего еще я так себя чувствую?
Я резко сажусь.
— Это был не аспирин.
Лейла в приступе хохота падает на спину и перекрещивается.
— Богом клянусь. Ты принял аспирин. — У нее даже дыхание перехватило, до того заливисто она смеется. Совладав наконец с дыханием, Лейла издает восхитительный вздох, и черт, я что, сказал «восхитительный»?
Она смотрит на меня с легкой улыбкой и качает головой.
— Ты не из-за наркотиков так себя чувствуешь, Лидс. — Лейла встает и направляется ко входу в здание. А я снова иду за ней, ведь если это, в самом деле, был аспирин, то я в заднице.
Так и есть, я в заднице.
Я и подумать не мог, что мне может быть так хорошо с другим человеком безо всяких стимулирующих веществ, гулящих по моим венам.
Мы заходим в дом, но Лейла не поднимается в комнату. Она направляется в Большой Зал, где стоит кабинетный рояль, а все стены заставлены книгами. По полу за нами тянется след со стекающей с нашей одежды воды.
Обернувшись, я вижу, как Лейла изучает взглядом лужу, собравшуюся у моих ног.
— Тут старинные полы, — говорит она. — Нужно относиться к ним с уважением. — Она снимает платье через голову и теперь стоит в паре метров от меня посреди слабо освещенной комнаты в одном нижнем белье. Верх не сочетается с низом. Лейла надела белый лифчик с трусиками в черно-зеленую клетку, но мне даже нравится, что она не задумывалась о том, что надеть под платье. Пару мгновений я просто любуюсь изгибами ее тела и тем, что она не пытается прикрыться.
Моя последняя девушка красотой своего тела могла состязаться с супермоделями, но она всегда была собой недовольна. Вскоре это стало меня раздражать, потому что ее неуверенность в себе затмевала всю красоту.
Уверенность Лейлы, напротив, делала ее настолько привлекательной, что даже внешняя красота переставала иметь значение.
Я послушно снимаю джинсы и остаюсь в одних боксерах. Собрав наши вещи, Лейла кладет их на ковер, который наверняка стоит дороже всех полов, но пусть делает, как ей нравится.
Обведя комнату взглядом, у стены возле рояля я замечаю диван, обтянутый коричневой потертой кожей. Мне хочется бросить Лейлу на этот диван и утонуть в ней, но у нее другие планы.
Она выдвигает банкетку и садится.
— Ты умеешь петь? — спрашивает Лейла, нажав на несколько клавиш.
— Да.
— Почему тогда не поешь на сцене?
— Это группа Гаррета. Он не просил меня петь.
— Гаррета? Так зовут солиста?
— Именно.
— Он так же отвратителен, как его песни?
Ее вопрос вызывает у меня смешок. Я отрицательно мотаю головой, усаживаясь рядом с ней на банкетке.
— Он довольно противный, но не настолько, как его песни.
Лейла играет ноту «до».
— Он тебе завидует? — интересуется она.
— С чего ему мне завидовать? Я простой басист.
— Он не подходит на роль солиста. А ты — да.
— Серьезное заявление. А ты даже не слышала, как я пою.
— Это неважно. Петь ты можешь ужасно, но все это отходит на второй план, когда ты на сцене.
— Точно так же, как отходит на второй план толпа, когда ты танцуешь?
— Я единственная танцевала.
— Вот видишь. Я даже не заметил.
Когда я произношу эти слова, Лейла наклоняется, и я жду, что она поцелует меня, но вместо того лишь шепчет мне в губы:
— Сыграй что-нибудь. — Она отходит к дивану и ложится на него. — Что-то достойное этого рояля, — уточняет она.
Лейла устраивается, скрестив ноги в щиколотках и свесив руку с края дивана. И ждет, когда