Здесь у нас очень жаркое лето, никто такого не помнит. И нет дождей. Селяне страдают. Каждый изворачивается как может, жители Интерамны, решая проблему, соединили каналом болотистое озеро Велин с рекой Нар. Но беда в том, что, как только озеро обмелело, высохли, представь себе, и Розейские поля. Лучшие пастбища Италии гибнут! Старый Аксий из Реаты пришел ко мне и потребовал, чтобы сенат повелел жителям Интерамны засыпать прорытый канал. Так что я собираюсь поставить этот вопрос на ближайшем собрании и, если потребуется, настоять на принятии закона, запрещающего подобное своевольство. Мы с тобой люди военные и понимаем стратегическую важность Розеи. Где еще можно выращивать такое количество превосходнейших мулов для нужд римской армии? Засуха – это одно, а Розея – другое. Риму нужны мулы. Но Интерамна полна ослов.
А теперь – нечто странное. Только что умер Катулл…
Цезарь издал приглушенный возглас. Гирций и Фаберий подняли голову, но тут же опустили, взглянув на его лицо. Когда туман перед глазами рассеялся, Цезарь вернулся к письму.
Ты еще услышишь об этом от его отца, который ждет твоего возвращения в Галлию, но я подумал, что тебе нужно знать. Возможно, беднягу подкосил разрыв с Клодией. Как Цицерон однажды назвал ее? «Медея с Палатина». Недурно. Но мне больше нравится «Клитемнестра по договорной цене». Интересно, правда ли, что она убила Целера в ванне? Так все говорят.
Я знаю, ты очень сердился на его злобные памфлеты в твой адрес, после того как ты назначил Мамурру новым praefectus fabrum. Обидно, конечно. Весь Рим хохотал! Даже Юлия позволила себе пару раз хихикнуть, когда их читала, а у тебя нет преданнее сторонника, чем дочь. Она сказала, Катулл не может простить тебе того, что очень плохого поэта ты оценил выше его. А также того, что служба легатом у моего Меммия в Вифинии не принесла никакой выгоды, а ведь Катулл мечтал о несметных богатствах. Мне нужно было сказать ему, что Меммий прижимистей рыбьего ануса. А ты даже к младшим своим трибунам, говорят, очень щедр.
Ну да, ну да, ты справился с ситуацией. Когда ты не справлялся? Тем более что его tata – твой близкий друг. Он послал за Катуллом. Катулл приехал в Верону. Отец сказал: «Помирись с моим другом Цезарем». Катулл извинился, и ты совершенно очаровал беднягу. Не знаю, как ты это делаешь. Юлия говорит, что это врожденное. Во всяком случае, когда Катулл вернулся в Рим, больше никаких памфлетов о Цезаре не появлялось. Но он изменился. Причем очень сильно. Я сам это видел, ведь Юлия хороводится с литераторами и драматургами. Должен сказать, мне они нравятся. Что до Катулла, то в нем словно что-то перегорело. Он казался усталым, печальным, но он не покончил с собой. А просто угас, как лампа, в которой кончилось масло…
Как лампа, в которой кончилось масло… Слова на бумаге снова слились в одно сплошное пятно. Цезарь был вынужден выждать, пока не уйдут подступившие к глазам слезы.
«Мне не следовало этого делать. Он был таким ранимым, и я на этом сыграл. Он любил отца, был хорошим сыном. И подчинился отцовской воле. Я думал, что проливаю бальзам на его рану, пригласив на обед, демонстрируя широкие познания его поэтического творчества и давая им высокую оценку. Обед прошел хорошо. Мне так понравились его утонченность и ум. И все же не стоило этого делать. Я убил его animus, лишил смысла жизни. Но у меня не было выбора. Над Цезарем потешаться нельзя. Никому. Даже самому замечательному поэту в истории Рима. Он унизил мое dignitas, мой личный вклад в славу Рима. Потому что его памфлеты не скоро забудут. Лучше бы он вообще не упоминал моего имени, чем высмеивал меня. Он унизил меня, сделал всеобщим посмешищем, его вирши забудут не скоро. И все из-за такого ничтожества, как Мамурра. Вздорный поэт и плохой человек. Но у него все задатки прекраснейшего снабженца. Так говорит Вентидий, погонщик мулов, приглядывающий за ним».
Слезы ушли. Логика восторжествовала. Он опять мог читать.
Хотелось бы мне сказать, что Юлия чувствует себя хорошо, но это не так. Я говорил ей, что детей нам не надо. У меня два сына от Муции. И еще дочка. Та сейчас расцвела, выскочив за Фавста Суллу. Он только-только вошел в сенат. Хороший юноша. Ничем не напоминает отца. Наверное, это неплохо.
Но у женщин есть этот пунктик. В смысле детей. Поэтому Юлия уже на шестом месяце. Так толком и не оправившись после ужасного выкидыша, который случился, когда я участвовал в консульских выборах. Она сама как дитя! Каким сокровищем ты одарил меня, Цезарь. Я никогда не устану благодарить тебя. Никогда. И конечно, только ее здоровье заставило меня поменяться с Крассом провинциями. В Сирию я должен был бы отправиться сам. А Испаниями можно управлять и из Рима, через легатов. Афраний с Петреем абсолютно надежны, они даже пукнуть не осмелятся, пока я не разрешу.
А с Крассом на этот раз мы поладили много лучше, чем в первый срок нашего совместного консульства. Он сейчас в Сирии. Интересно бы знать, как у него там дела. Говорят, он выжал две тысячи талантов золотом из главного храма в Гиеросалиме. Что можно сделать с человеком, чей нос буквально чует золото? Я в свое время был в этом храме, который привел меня в ужас. Даже если бы в нем были собраны все сокровища мира, я ничего бы оттуда не взял.
Евреи прокляли Красса. И плебейский трибун Атей Капитон проклял его посреди Капенских ворот, когда Красс уезжал в прошлые Ноябрьские иды. Капитон сел у него на пути и отказался сдвинуться с места. Я вынужден был приказать моим ликторам его увести. Хочу отметить, что Красс с большой легкостью настраивает людей против себя, совершенно не думая о последствиях. Уверен, что он не имеет представления, сколько хлопот ему могут доставить парфяне. Он по-прежнему считает, что парфянский катафракт не страшнее армянского. Хотя он видел только рисунок. Человек и конь – оба покрыты железом с головы до ног. Брр!
На днях виделся с твоей матушкой. Она приходила к нам отобедать. Какая чудесная женщина! И не только по складу характера и уму. Она все еще поразительно хороша, хотя и призналась, что ей за семьдесят. А выглядит на сорок пять, и