Мы расписались в городском ЗАГС Кронштадта, пришли в полк и объявили об этом. Нас поздравил капитан Охтень и комиссар полка Захаров. От выпивки мы отказались и ушли в мою землянку. Люда, зачем-то, убралась в землянке, растопила буржуйку, вычистила свою СВТ, вышла на улицу и вымыла руки. Затем вернулась и усадила меня на мою постель.
– Мне постоянно казалось, что это был сон! Не знаю почему. Но ты мне снился каждую ночь. – Я поцеловал её золотую прядку волос.
– Не делай этого, я стесняюсь. Господи! Какая я дура! Ты же – мой муж!
Она сняла маскировочный костюм, ватник, гимнастёрку, осталась в хлопчатобумажной майке, в сапогах и в брюках. Я встал и закрыл на засов дверь в землянку. Буржуйка ещё не раскалилась и в землянке было довольно прохладно. Руки Людмилы покрылись мелкими пупырышками. Ей было холодно. Я накрыл её шерстяным верблюжьим одеялом. Она легла рядом и задрожала ещё больше.
– Меня колотит, как в первый раз на позиции! – попыталась улыбнуться Люда. Я промолчал, но поцеловал её.
– Ещё, пожалуйста! Я так соскучилась по тебе!
– Ты получила мои письма?
– Да! Я их получала каждый день! Одно потерялось. У нас убили почтальона. Расскажи мне, что было в этом письме!
– Только то, что я тебя люблю, и, как ты и просила, продолжаю бить фашистов.
– Потуши свет, пожалуйста. Мне очень нравятся отсветы из печи.
Я задул коптилку и снял гимнастерку.
– Только не торопись. Мне немного страшно. Понимаю, что ты мой муж, что я люблю тебя. Но всё равно страшно.
– Я тебя люблю, маленькая моя!
– Я выше тебя на 8-10 сантиметров! – Она уложила голову на его грудь и сжала своими ладошками его руки.
– И что? Это тебе мешает?
– Нисколечки! Но мне интересно, насколько это мешает тебе? – Она завозилась с брюками, сбросила сапоги и забралась полностью под одеяло.
– У меня есть один большой секрет: я всё это делаю в первый раз в жизни. Но, мне всё это очень нравится. Я тебя люблю, Павел! – она повернулась лицом ко мне, и наши губы слились в долгом поцелуе. Больше слов не было. Только то, что нас уже не разлучить.
К сожалению, это были грёзы! Реально, через день Люда ушла на катере в Рамбов, в свою бригаду, и, наверное, в тот же день пошла на нейтралку. Мы летали на штурмовку, вялые и вязкие бои с истребителями немцев, морозы, битва под Москвой. Всё это прошло мимо нас, не задев смертельными шипами.
На новый год Людмила сказала, что у нас есть маленькие проблемы: у неё не пришли месячные. А я не знал, где живут мои родители! Я пошёл к майору Охтеню с рапортом о переводе Люды в наш полк. Командир был пьян, и нёс околесицу, но рапорт подписал. Люда надулась на меня, хотя я сделал всё то, что было нужно. Но ночью я был вознаграждён полностью:
– Господи, как я соскучилась! – прошептала Людмила мне на ухо!
Рано утром меня выдернул из койки сигнал тревоги. Форсируя не полностью прогретые двигатели, полк уходил в бой. Моя пара пристроилась последней. Затем был долгий и муторный бой с 54 эскадрой. Немцы подтягивали резервы, мы – тоже, но мы знали, что это всё – отвлекающий манёвр. Требовался решительный удар. Но сил на него ни у кого не было.
Глава 3. Некоторые неприятности, без них никак, и первая «звезда»
Потом начались неприятности. У меня было больше всех сбитых на всем Ленинградском фронте: 14, из них 9 истребителей. Пришлось выступать на фронтовой конференции. Я «не узнал» комиссара 5-го ИАП (откуда я мог его знать? Я его в глаза не видел!!!) Плюс, автором письма какой-то девицы, которое я нашёл у себя в кармане после первого боя, оказалась его дочь. Два раза какие-то письма приходили, я их рвал, не читая. Изобразить почерк Титова я не мог. Отношения совершенно не известны. На фига мне это нужно? Я «пошёл в отказ»: ничего не помню, контузия: взрыв пушечного снаряда за бронеспинкой, в двух сантиметрах от головы. Никому ничего не говорил, так как боялся, что спишут по здоровью. Но выкрутиться не удалось. Видимо у комиссара было прикрытие. Нас арестовали, и меня, и Людмилу. Посадили в ПС-84 и повезли на Большую землю. У Жихарёво мы были атакованы «мессерами». Несколько очередей пробило корпус. Были убиты два сержанта НКВД, техник самолёта, мы вошли в пикирование. Я вполз в кабину. Оба пилота убиты, самолёт падает. Удалось освободить место командира и сесть за штурвал. Тяну штурвал на себя, самолёт слушается. Выровнялся у самой земли. Мессера не отстают. Людмила села на место стрелка и двумя короткими очередями отправила обоих мессеров на землю. Снайпер, всё-таки. Но, бензобаки пробиты, левый двигатель заклинило, стабилизатор, практически, представляет из себя мочалку. До линии Волховского фронта 15 километров. А высота 400 метров. Ползу, чуть ли не деревья цепляю. Перевалил за Лаврово, тут уже наши, и сел на брюхо сразу за линией фронта. Попался на глаза командующему 4-й армией генералу Мерецкову. Кто-то из убитых вёз ему пакет. Доложил, что арестованный лейтенант Титов посадил подбитый транспортник, и готов следовать к месту ареста.
– У тебя с головой, лейтенант, как, всё в порядке?
– Как бы «Да!»
– Ты из какого полка?
– 13-й ИАП КБФ.
– Если бы эти бумаги попали немцам, была бы полная задница! Возвращаешься домой. Следствие по тебе будет закрыто. Я распоряжусь, чтобы тебе дали У-2. Гаврилов! Что там у тебя по лейтенанту?
– Измена Родине. Не помнит никого из своего старого полка. Похоже на амнезию. Вроде бы контузия, но записей в медицинской книжке об этом нет.
– Лейтенант! Контузия была?
– Да, товарищ генерал, но я её скрыл. Списать могли.
Мерецков подошёл ко мне, посмотрел в глаза:
– Воюй, лейтенант! А это кто?
– Моя жена.
– Её за что?
– Не знаю, товарищ генерал. Она была снайпером 6 БрМП в Рамбове. Сейчас – оружейница 13-го ИАП.
– Это теперь не 13-й ИАП, а 4-й гвардейский ИАП, товарищ гвардии лейтенант и гвардии главный старшина. Ещё раз спасибо, гвардейцы, что посадили самолёт.
Возвращение не было триумфальным. Мое место уже занято, моя землянка тоже. Охтеня сняли с должности, он последнее время много пил и перестал летать. Новый командир – из моего старого