Раздался одобрительный гул, бояре и князья поднялись с мест и дружно кланялись Федорову. Слово конюшего крепко пришлось им по душе.
– Прав Иван Петрович.
– Мы все за тебя.
– Головы на плаху отдадим, не отступим… – шумели вельможи.
– В адашевские времена не в пример вольготнее было.
– Братья государи, – призывая к тишине, поднял руку воевода Иван Колычев, – во имя правды на земле, для пользы людей русских я хочу смерти царю Ивану. Даже самый добрый человек, сохраняя свою жизнь, может совершить жестокость. – Он обернулся к юноше, сидевшему рядом. – Василий, сын мой, встань, покажись людям.
Высокий, красивый парень с темным пушком на верхней губе и на подбородке встал и поклонился всем сидящим.
– Василий вызван к царю и будет служить у него рындойnote 11, – сказал Иван Колычев. – Он ненавидит тирана… пусть станет он карающей десницей.
Застолица зашумела. По спинам многих побежали мурашки.
– Подойди ко мне, отрок, – раздался бас протопопа Захария.
Юноша встал на колени перед священником.
– Благословляю тебя, раб божий Василий, на доброе дело. Како бог похощет, тако и свершится.
И протопоп перекрестил юношу, поцеловал его.
Князь Турунтай-Пронский обнажил меч и, подняв его над столом, крикнул:
– Смерть убийце – Царю Ивану Васильевичу!
– Смерть!
– Смерть! – наперебой раздались голоса.
Князья и бояре вставали, обнажали мечи и скрещивали их с мечом князя Пронского.
– Смерть безумцу!
– Смерть…
Еле живой от страха выполз из кладовушки старик Неждан. Он и не рад был, что полюбопытствовал.
Иван Петрович Федоров долго разговаривал с князем Мстиславским в маленькой горнице наверху. Гости давно спали. Разговор был важный, вельможи понимали, что неосторожный шаг может стоить жизни многим людям.
– Осмотрительность и хладнокровие, – сказал Федоров, прощаясь. – Никогда не забывай, князь. Трусить не надо, а опаску держи.
К ночи поднялся ветер, зашумел вершинами сосен. Небо заволокло тучами. Изредка в разрывах облаков показывалась луна, освещая бревенчатый домик среди леса и неподвижные фигуры дозорных.
Гостям предстояла охота на зубра, только через три дня они разъедутся по домам, а воевода заторопился в Полоцк.
Выбравшись к часовне на развилке дорог, воевода Федоров передернул узду и вытянул коня плетью. Обиженный конь помчался как ветер. За боярином поскакали вооруженные слуги.
Домой Иван Петрович вернулся поздно, усталый. Не сказав и двух слов жене, он повалился в постель и сразу уснул.
Во втором часу ночи Федорова разбудил спальник Костюшка. Откинув шелковое покрывало, боярин сел и, позевывая, всунул босые ноги в теплые войлочные туфли.
Костюшка долго стоял у двери, дожидаясь, пока боярин совсем проснется. Не ожидая приказу, он подал воеводе кувшин с любимым малиновым квасом.
Иван Петрович сделал несколько глотков, вытер бороду и, накинув на плечи халат, строго спросил:
– Почто разбудил, али гонец государев прискакал?
– Господине, – кланяясь, ответил слуга, – дело тайное… – В голосе его чувствовалась тревога. Он посмотрел на спящую боярыню.
– Ну? – посуровел еще больше воевода.
– К тебе человек из Литвы… от самого короля Жигимонда. – Губы Костюшки, когда он произносил эти слова, почти не шевельнулись.
– Где он?
– У меня в каморе.
Иван Петрович резко поднялся с постели. Жена вздрогнула, открыла глаза.
– Я скоро вернусь, спи.
Костюшка шел впереди, освещая свечой дорогу. Миновали несколько пустых комнат. В горнице, где воевода обычно занимался делами, Костюшка поставил на стол тяжелый подсвечник.
– Зови! – приказал воевода.
Иван Петрович и сам был обеспокоен ночным гостем. Посланец польского короля не сулил ничего доброго для опального боярина. Он знал, что в доме есть люди Малюты Скуратова, следившие за каждым его шагом. Но может быть, король хочет воевать Полоцк и предлагает сдать город без боя? Воевода усмехнулся… Посмотрим!..
Заскрипела тяжелая дверь. В комнату вместе с Костюшкой вошел незнакомый человек в одежде литовского дворянина, покрытой пылью.
– Подойди, – приказал боярин.
Незнакомец подошел к столу, смело взглянул в глаза воеводе.
– Я от польского короля и великого литовского и русского князя Сигизмунда-Августа к тебе, боярин Федоров. Вот грамота. – Он вспорол подкладку кафтана и подал сложенный вчетверо кусок бумаги.
– Кто ты?
– Иван Козлов, послужилец князей Воротынских.
Иван Петрович заметил на его левой щеке большую родинку.
Подвинув свечу, он принялся за чтение.
– Как ты мог прийти ко мне, холоп, с этой писулей? – спокойно спросил Федоров, прочитав королевскую грамоту.
– Я только гонец короля.
– Ты не гонец, ты лазутчик! – оборвал его воевода.
Он еще раз пробежал глазами по строчкам письма.
– Его величество король недавно пожаловал навечно князю Андрею Курбскому прекрасный город Ковель со многими землями, – тихо произнес Козлов. – Он теперь великий человек в Литве.
Глаза воеводы гневно сверкнули:
– Изменник отечеству не может быть великим человеком! Поднявший на свой народ вооруженную руку будет вечно проклят.
– Напрасно, боярин, не хочешь принять слово короля Сигизмунда. Мы знаем о ваших делах, знаем, что твоя голова, боярин Федоров, едва уцелела. Не пройдет и года, как Малюта Скуратов посадит тебя на большую сковороду или повесит за ноги. Вспомнишь тогда о королевском письме.
Боярин промолчал.
– Король Сигизмунд хочет помочь русским дворянам уничтожить царя-людоеда со всем отродьем, – продолжал Козлов, – он двинет свои войска…
– Остановись, холоп!.. И слушать не хочу твои речи… Я поставлен здесь русским царем боронить Полоцк. А ты толкуешь, чтобы я руку поднял на своего государя… Изменник! Трудно будет душе твоей взлететь после смерти.
– Хорошо, боярин, – перебил королевский посланец, – раз не хочешь, дело твое, неволить не будут. Одно прошу – пропусти меня в Москву. Я должен передать королевские письма князю Мстиславскому, князю Воротынскому и князю Бельскому… да еще от гетмана Ивана Ходкевича…
– Ты враг государства Русского, – сказал неожиданно спокойно воевода, – и я… я отправлю тебя, как ты просишь, в Москву. Эй, – крикнул он, – слуги! – и звучно ударил в ладоши.
Гремя оружием, в горницу вбежали ратники.
– Королевского лазутчика в погреб, – сказал воевода, – охранять строго. А ты, дьяк, заготовь подорожную.
Ратники схватили Ивана Козлова под руки и поволокли к двери.
– Боярин, – крикнул Козлов, обернувшись, – вспомнишь мои слова у Малюты на сковороде!..
Получив удар по шее, Козлов замолк.
Когда все ушли, Иван Петрович долго мерил горницу большими шагами и думал о королевском послании. Один раз ему показалось, что слышит какой-то шум у себя над головой.
Свечи сгорели наполовину и оплыли.
Жигимонд пишет: осенью соберет войско и станет лагерем у рубежа близ Полоцка. Предлагает ему, воеводе Федорову, завлечь царя на Литовскую границу и оставить без защиты. Нет, боярин не хотел такого. «Мы, русские люди, – думал он, – должны делать свои дела сами. Вмешивать иноземцев бесчестно и богопротивно. Как мог считать король, что я, занеся ногу в гроб, погублю душу гнусной изменой?.. Отъехать к польскому королю? Что мне у него делать? Водить шляхетские полки я не в силах, пировать