С наступлением темноты полк поднимается в воздух. Небо затянуто плотными облаками. Темно, как только бывает ранней весной. Даже в речонках и лужах нечему блеснуть, нечему отразиться — чернота земли слилась с чернотой неба, и самолет будто плывет в растворе туши.
— Ты что-либо видишь? — спрашиваю штурмана Николая Пивеня.
— Приборы…
— Не густо. Но глаза штурмана — глаза кошки. Что же видят твои кошачьи глаза, Коля?
— Черный шлем моего командира, а под ним… Погоди, погоди, кажется, под шлемом ничего нет! Пустота…
— Спасибо.
— Лопай на здоровье.
Это обычный стиль нашего общения. С Колей нас связывает давнишняя дружба, рожденная еще в стенах училища, где наши койки стояли рядом. Николай Пивень, сухой, поджарый, с аналитическим складом ума и недюжинными способностями к математическим наукам, в училище был лучшим курсантом. Помимо этого, он обладает еще даром острого слова, едкой шутки. Нет, он не принадлежит к сословию штатных полковых остряков, он не терпит пустословия и глупости. Незнание и неумение, с его точки зрения, самые отрицательные качества человека. Сам-то он, помимо отличных знаний штурманских обязанностей, хорошо разбирается в различных системах оружия, а при нужде может заменить техника, моториста. Но сейчас в этой кромешной тьме даже Николай не может отыскать цель.
Мы видим, как в разных местах вспыхивают световые конусы САБов[8]. Но вспышек бомбовых разрывов не видно, не видно, чтобы стреляли зенитки фашистов. Видимо, они понимают, что нам не удается обнаружить цель, и они затаились, выжидая. А сбросить бомбы, чтобы подзадорить вражеских зенитчиков, никто не решается: где-то рядом свои, партизаны…
Сообщаю Николаю, что горючего осталось только на обратный путь.
— Подожди минутку, сброшу свои САБы, может, что увидим?
Но и свет от наших САБов освещает лишь клочок какого-то леса, болото, кусок невспаханного поля.
— М-м-да, — вздыхает Николай. — Придется отбомбиться по огневым точкам на переднем крае.
— Наверно, это самое правильное решение, — рассуждаю я вслух. — И вылетать надо раньше, засветло. Правда, труднее будет пересечь линию фронта, опять же истребители… Но другого выхода нет. Как думаешь, Коля?
— Туман! — вместо ответа восклицает Николай. — Этого нам только не хватало…
— А бомбы?
— Ты разберешься, где свои, где чужие?
— Ты предлагаешь везти бомбы на свой аэродром?
— А ты что предложишь?
— Кончай ты эти вопросы! Мы никогда не возвращались с бомбами!
— А ты еще вернись-ка. Смотри, туманище какой…
На аэродром мы вернулись. И произвели посадку в тумане с бомбами. Все обошлось благополучно, если не считать невыполненного задания.
По этому поводу днем к нам в полк приехал командир дивизии генерал Борисенко. Он прошел в штаб и, ни с кем не здороваясь, приказал построить полк.
— Полк не выполнил задания! — бросил он гневно. — Это равносильно отступлению! Привезли бомбы назад, на свой аэродром, не поразив цель! Понятно, не справились бы с задачей неопытные летчики, но… отступили гвардейцы! Несмываемый позор на вашем знамени. Партизаны задыхаются, гибнут под ударами карателей, а вы… Не достойны вы гвардейского звания. Унесите знамя!..
Мы стоим в строю понурив головы, провожаем глазами гвардейское знамя. В сердце каждого больно отдаются слова командира дивизии. Отступили… Не выполнили приказа… За это расформировывают полк… За это лишают гвардейского звания…
Если бы разрешили повторить вылет… Если бы разрешили!..
— Разрешите, товарищ генерал?
Перед строем командир полка. Он почему-то снял с головы фуражку и мнет ее пальцами.
— Разрешите, товарищ генерал, искупить свою вину. Разрешите повторить вылет?
— Не только разрешаю — приказываю! Поставленная задача должна быть выполнена. И прошу понять, товарищи, от вашего успеха зависит судьба партизанского края.
— Задание будет выполнено! — четко отвечает командир.
Задание будет выполнено… Для этого командир со штурманом полка Василием Гуторовым вылетают первыми. Вылетают еще днем, с таким расчетом, чтобы в сумерках выйти на цель. Вслед за ними поднимается полк. Интервал между самолетами — одна минута.
Гуторов прихватил в кабину два ящика трофейных зажигалок. Эти килограммовые бомбы горят пять минут. С наступлением сумерек ведущий сбросит зажигалки и обозначит всю трассу до цели.
И пусть ощерится вспышками зениток, желтыми гирляндами «эрликонов»[9] линия фронта. Самолеты все равно не свернут с трассы, проложенной командиром!
Быстро сгущаются сумерки, темнота постепенно окутывает землю, размывает ориентиры. Но горят внизу зажигалки, полк выходит на цель. В небе повисает один огонь САБа, второй, третий. Это штурманы высвечивают разъезд. И на земле рвутся первые бомбы. К нашим самолетам тянутся лучи прожекторов, подбираются разрывы снарядов, но полк наращивает удар. Одна за другой летят в цель бомбы, на земле разгорается дымное пламя. К разрывам бомб примешиваются многочисленные взрывы снарядов, загорается какая-то емкость с горючим, и языки громадного костра полощут небо. Уже отбомбилась первая эскадрилья, другая, заходит третья, а первые самолеты спешат на аэродром за новым боекомплектом для повторного удара. Как маяк в ночи, полыхает и бушует пламя…
Последние самолеты заруливают на стоянки. Стихает рокот моторов.
— Полк, становись! Смирно! Равнение на знамя!
Плывет перед строем, полощется на ветру знамя — святыня полка, его честь, слава.
— Спасибо, гвардейцы!
— Служим Советскому Союзу!
Вчера мы с Колей летали на разведку и установили, что немцы готовят в ближайшее время удар в районе станции Поныри. Об этом мы доложили в своем разведдонесении. А сегодня опять к нам в полк прибыл командир дивизии. Наверно, утром фотоснимки района — наши и других экипажей — со стола начальника разведки дивизии перекочевали в штаб воздушной армии, а оттуда — в штаб фронта. Теперь в обратном порядке в полк пришло боевое задание: частям девятой гвардейской Краснознаменной Сталинградской дивизии бомбовым ударом уничтожить склады противника, что северо-западнее станции Глазуновка…
— Наш район, — шепчу через плечо Николаю.
— Угу, — так же шепотом отвечает он. — Зениток там!..
Командир дивизии снимает фуражку и вытирает носовым платком лоб.
— Товарищи! — Голос его звучит тихо и по сравнению с тем, как он зачитывал боевой приказ, как-то по-домашнему, задушевно. — Вашему полку, товарищи, выпала честь первыми нанести удар. Поразить цель трудно. Почти невозможно. Об этом знает командование армии, командование фронта. Но… вы гвардейцы, и приказ должен быть выполнен! Станцию прикрывают восемнадцать прожекторов, около двадцати батарей. Трудно, очень трудно!.. Мы с вашим командиром полка обсудили обстановку и пришли к определенному решению. Так ведь, Анатолий Александрович?
— Другого пути не вижу, товарищ генерал.
— Вот и я не вижу… Одним словом, нужен экипаж добровольцев. Его задача — отвлечь на себя огонь батарей. Только один экипаж.
Замер в молчании строй.
Кто сделает один-единственный шаг вперед?
Как всеобщий вздох раздается: «раз-два». Вновь замирают шеренги летчиков. Командир дивизии проводит рукой по глазам.
— Спасибо, гвардейцы! Я так и знал. Спасибо!
Перед строем младший лейтенант Полякова:
— Разрешите моему экипажу, товарищ генерал!
Мы с Николаем Пивнем оба выходим из строя, становимся рядом с Шурой.
— Кому, как не нам, лететь, товарищ генерал! — восклицает Николай. — Наш район разведки. И прожекторы опять же только вчера нам поклон