— Да с чего это мне от Тапка скрываться? Я ж его спас.
Тётя Шура поглядела на Башмака с жалостью и сказала:
— Володя, он же правда не понимает, что ты на него орёшь?
— Я тоже не понимаю, — сердито сказала Аня.
— А вот сейчас поймёте, — сказал профессор и подскочил к динамику репродуктора. — Как раз сейчас этот ублюдочный «Круглый час» будет.
Он покрутил настройку, прибавил громкость, и без музыкальной заставки, без трепотни Андрюшки Кулешова сразу раздался строгий голос Тапка.
— Приветствую верноколёсных, истинную веру познавших. Я, ваш Ось Колеса, вами нынче провозглашённый, благодарю всех за солидарность в деле укрепления подлинного порядка, единственного Колесу угодного. Все вы, отважные лебы, показали, что нестерпим нам более лживый культ, Спицами утверждённый. Они со своими приспешниками получили сполна и по заслугам. Волей Колеса мы покончили со старыми неправедными порядками, и я, причастный к великой истине, говорю вам — время изобилия, равенства и справедливости настало. Отныне не будет ни аров, ни лебов — все равны под Колесом и всем поровну Дар Колеса служить должен. Теперь не сомневаюсь — не добраться до нас демонам с пустошей, не страшны нам ни пекло Запретных земель, ни Колея Извилистая.
Тапок вещал как по-писаному, а Башмак начал тихонько хихикать и никак не мог остановиться.
* * *
Лечить ногу Сергей решил способом, который ему посоветовал как-то приятель-скалолаз, имевший большой опыт по восстановлению повреждённых конечностей, — больше пить и меньше двигаться. Такое лечение оказалось несколько утомительным, но весьма продуктивным. Соломатин очень быстро познакомился с завсегдатаями бара, с барменом у него наладились просто-таки приятельские отношения, и торопиться в Столицу загулявший студент уже не видел смысла. Подождёт Науменко с отчётом, ничего. Тем более что бар оказался идеальным местом для сбора информации. Подвыпив, местные, уже не стесняясь Сергея, обсуждали свои делишки. После того, как он купил информацию у Пеки и слазил по трубе на закрытую территорию, он стал как бы своим, повязанным круговой порукой. Ему светило пять лет строгого карантина в СС за нелегальное пересечение периметра.
— Ты никогда так не говори — контрабанда, — говорили ему новые приятели. — Мы называем просто — вещи. И всем понятно, о чём речь.
— Ну, и какие вещи вы из резервации таскаете? — спрашивал Серёжа.
— Лучше всего идут ихние шахматные журналы с задачками, — втолковывали ему. — На них спрос стабильный. Но платят немного. А вот иногда бывают заказы индивидуальные, тогда можно нехило бабла поднять.
— Это когда колёсники кому-нибудь с большой земли диссертацию пишут или научную разработку помогают закончить, — уже со знанием дела подхватывал Сергей.
— Мы не говорим «колёсники». Так дети говорят. Мы говорим — «башковитые».
Картина складывалась безрадостная. У местных был давно и стабильно налажен контакт с населением резервации, процветал подпольный бизнес, и что-то подсказывало Сергею, этот бизнес не мог существовать без ведома Санитарной Службы. Ведь были ещё какие-то пограничники, про которых в посёлке знали даже дети. В то же время представитель профильного научного центра не мог попасть в резервацию, имея при себе все мыслимые допуски, добытые Науменко с великим трудом и с помощью самых высокопоставленных коллег.
— Башковитые любят вкусную жратву, — втолковывали Сергею. — У них там с этим туго. Поэтому не жмись, купи икорки там, сырку подороже, конфеток шоколадных, бухло качественное тоже уважают. И останешься с наваром.
— И всё это через трубу идёт? — наивно спрашивал Сергей.
Местные посмеивались, давая понять, что проход на территорию у каждого свой и так просто никто про это не расскажет.
— Труба для лохов навроде тебя. Ты на Пеку не сердись, он тебя обул, конечно, но как же ему было тебя не обуть, такого сладкого? Ты теперь, главное, отстёгивай кому надо, и будешь нормально упакован.
— А кому надо? — спрашивал Сергей.
Над ним опять смеялись, давно они таких наивных людей не видели. Одно слово, студент, что с него взять?
А ведь Пека меня чуть не угробил, думал Сергей. Я мог там запросто подохнуть, если бы не этот парень с видеокамерой, который, по его словам, и сам случайно в трубе оказался. Надо чистить этот гадюшник. Надо сюда следственную бригаду и роту автоматчиков. И ещё надо допить пиво. Пиво у них хорошее.
* * *
— Вот она, твоя пре-е-е-е-лесть. — Тапок глумливо гнусавил, издалека показывая Завадскому маленькую ампулу с золотистой жидкостью. В другой руке он держал старый, тронутый ржавчиной пистолет.
Увидев ампулу, профессор судорожно сглотнул и молча хлопал глазами, не в силах вымолвить ни слова. Он как будто остолбенел, и с него слетела вся решимость, с которой они пришли к Тапку для серьёзного разговора. «Развести рамсы», как выразился Башмак, сунув в карман литой свинцовый кастет. Но Тапок сразу стал паясничать, а вот теперь достал из кармана эту ампулку, при виде которой Завадский потерял дар речи.
— Чё за хрень-то? — наконец не выдержал Тапок.
— Сыворотка жизни, — сказал профессор. — Образец 87–579, если быть точным.
Он сгорбился, голова и колени у него тряслись, несмотря на недавно принятое лекарство. После сильного ливня в Лабораториуме было сыро и прохладно, на пол набежали лужи, тянуло зябким сквозняком, и можно было подумать, что профессора потряхивает от холода, но Башмак знал, что это не так.
— Пятьсот семьдесят девять? — переспросил Башмак. — А, тогда понятно.
Тапок засмеялся, снова спрятал ампулу в карман и, развлекаясь, крутанул позолоченное колесо над алтарём. Александру Борисовичу такая вольность явно не понравилась, но он промолчал, только отъехал подальше вглубь зала, демонстрируя свою непричастность к кощунству. А Завадский устало присел в пустое инвалидное кресло. После Ночи гнутых спиц в городке оказалось много пустых кресел. На этом, видимо, ездил кто-то из заведующих.
— Расскажи ему, — попросил Завадский.
— Сам и расскажи, — грубо ответил Тапок.
— Хорошо, — пожал плечами профессор. — А этот знает?
Он кивнул на Александра Борисовича. Заведующий печально улыбнулся.
— Конечно! А я откуда, по-твоему, узнал? — воскликнул Тапок. — Всё мне выложил. Потому что жить хочет. Ведь хочешь?
— Хочу, — просто ответил Александр Борисович.
— Но ведь установка была разрушена! — крикнул Завадский. — Я сам её уничтожил. Все, кто работал над проектом, погибли, а записи я сжёг.
— Долгие годы Спицы трудились над восстановлением аппарата для получения благодати, — торжественно объявил Александр Борисович. — А я молился, и молитвы мои были услышаны Колесом и благодать ниспослана.
— Как давно были услышаны молитвы? — спросил Завадский.
— Пятнадцать лет назад, — ответил заведующий.
— Дни Гнева! — Профессор ударил кулаком по подлокотнику. — Вот почему нас бомбили.
— Ну да, — подтвердил Тапок. — Оказывается, в обмен на препарат эти дураки потребовали, чтобы их забрали на большую землю.
— Знаете, я, пожалуй, пойду, — сказал Башмак, который по-прежнему ничего не понимал. — Тут как-то прохладно, да и физкультурой я сегодня ещё не занимался.
Развинченной походкой он направился к выходу, но Завадский сказал:
— Стой. Это препарат для продления жизни.