”Дом, - подумал Кат - Вот он, наш дом. Такой неприветливый и враждебный снаружи и такой уютный и безопасный внутри.”
- Во славу Господа! - громко и звучно сказал Крис. Получалось это у него пока хуже, чем у брата Аннара, но все равно неплохо. Красиво получалось.
Отряд привычно откликнулся.
- Именем Его!
- Слушай меня. Сейчас, - Крис бросил взгляд на командирский хронометр на запястье - Как обычно, общая молитва. После нее - сбор на инструктаж в пятом учебном корпусе. Инструктаж проведет сам отец Никитий, - Кат вздрогнул от неожиданности. Сам отец? Может ли быть такое? - Будьте готовы.
Крис отвернулся от строя и обвел взглядом базу. Его зеленые глаза остановились на каждом корпусе, на каждом бараке. На секунду казалось, что он забыл про группу, забыл про послушников. Но нет, коротко вздохнув, продолжил.
- Вам дадут задание. Не мне вам объяснять, что такое задание и какая честь вам оказывается.
Строй едва слышно одобрительно зароптал.
- Наконец!.. - прошептал стоящий рядом Айн - Да святится имя Господне… Я уж думал забыли про нас.
Кат ничего не ответил, но и его охватило жаром предвкушения. Задание!
- Брат Аннар сказал, что вы готовы послужить оружием в руках Господних. Не посрамите его. И нас с Зельцем тоже… Покажите, что по праву зоветесь послушниками. Все, больше ничего говорить не буду. Да и не умею… - Крис откинул капюшон и его вспотевшее бронзовое лицо озарила легкая усмешка - Обо всем вам расскажет отец Никитий. Ко мне вопросы есть?
- Есть! - послушник Петерс поднял голову, облизал пересохшие губы - У меня вопрос.
Крис коротко кивнул.
- Это будет боевое задание, брат Крис?
И прежде чем командир успел ответить, Кат взмолился:
”Господи, пожалуйста, услышь меня! Пусть это будет настоящее боевое задание! Господи, пожалуйста!..”
Брат Крис провел рукой по коротко остриженным волосам, машинально дотронулся до груди, где под грубой робой висел на цепочке нательный крест. И сказал.
- Да. Боевое.
Строй взревел.
В храме всегда царил полумрак. В нем не было ни окон, ни бойниц, ни даже вентиляционных решеток. Ламп тоже не было. Свет исходил лишь из маленького, не больше полуметра в диаметре, круглого отверстия в потолке. Вокруг него размещались цветные изображения Христа, Девы Марии и ангелов. Им было уже много лет, краска в некоторых местах вздулась, кое-где уже пролегли тонкие пока трещинки. Давно пора подправить, да все не удается. Нужны руки, а где их взять? Руки держат автоматы и рычаги, не оторвешь их нынче. Да и краска нужна не любая, специальная. Чтоб держалась долго, ни воды ни сухости не боялась. Разве сейчас такую найдешь? Брат Карен предлагал той краской подновить, что они танки красят. И смех и грех. Впрочем, до краски ли сейчас? Кому сейчас нужны картинки на потолке? Никому.
Отец Никитий вздохнул, опустил глаза. Оказывается, кому-то все-таки нужны. Десять пар глаз уставились на потолок. Десять стриженных по-монашески голов задраны вверх. Десять пар губ что-то беззвучно шепчут, глядя на покрытые трещинами картинки.
Послушники. Слуги Господа. Подрастающая смена.
Отец Никитий тоже посмотрел вверх. Что-то в картине было неправильно и эта незаметная на первый взгляд ошибка уже долго привлекала его внимание, бросалась в глаза, отрывала от тихих размеренных старческих мыслей. Рисовал все послушник Семен, Божьей милостью художник. Замечательно рисовал, от души, от сердца. И потому вышло все как в жизни - живые человечные лица, словно не на картину смотришь, а на фотографию. Лица ангелов - спокойные, уверенные, добрые. Не встретишь на земле таких лиц. А на небе - бывают. Дева Мария - печальна, тиха, покорна. В ее глазах - неясная тень какой-то безысходности, предрешенности. Печальные опущенные глаза.
Но ошибка была не в этом. Ошибка была в Его Лике. В Его глазах. Эти глаза преследовали отца Никития наяву и во снах. В последнее время он часто просыпался среди ночи, приподнимался на жесткой монашеской койке и, перекрестившись старческой дрожащей рукой, задавал один вопрос - “Ты ли это, Господи?”. Ответа не получал, но в глубине души на него и не рассчитывал.
Это были глаза солдата. Серые, уверенные, слегка прищуренные, пронзающие насквозь, навылет. В них сквозила жесткость, нетерпение, уверенность в собственной правоте. Не доброта, но ярость, не сострадание, но возмездие. Злые, неправильные глаза.
И нету уже послушника Семена, некому исправить эту обидную ошибку.
”А может, так и надо? - подумал отец Никитий, снова ловя стальной взгляд Спасителя - Может, так и должно быть?.. Нет, не знаю. Всю жизнь положил, решая, а теперь хочу за минуту до правды докопаться.”
Он снова посмотрел на послушников. Они уже закончили молиться и теперь смотрели прямо на него, в глаза. И во взглядах их было обожание, была любовь, была надежда.
Мальчишки. Слуги Господни. Одно слово - и они пойдут умирать под пули. Даже не слово - кивок, взмах руки. Ведь пойдут, они такие. Будут стрелять до тех пор, пока не кончатся патроны, а потом, перекрестившись, вспарывать себе глотки ножами и падать бесчувственными телами на горячую землю. Вон тот, рыжий, с гордостью станет под пули - лишь бы спасти его. И тот, темный. И крепыш. И старший послушник и брат-командир. Они все готовы. Давай же, скажи им, отправь… Они же с радостью…
Отец Никитий тяжело вздохнул и повернулся к ним.
- Во славу Господа, дети мои!
- Именем его… - тихо сказали десять пар губ. И засветились глаза.
”Ну же, они ждут, - поторопил себя он - Начни.”
Но начать было тяжело. Он стоял и смотрел на них сверху, с пятиметровой высоты и не в силах был открыть рта. Все слова куда-то вдруг исчезли, мысли запрыгали в голове, слишком быстрые чтоб поймать, слишком жесткие чтоб отлить в слова.
- Идет война…
Воцарилась мертвая тишина. Мальчишки внимали ему так, словно его устами говорил сам Господь.
”Старый дурак. Нашел, что им сказать, - одернул сам себя отец Никитий - Ты бы еще рассказал им, как стреляет автомат…” Но начало было уже положено, пришлось продолжить.
- Идет война… - повторил он - Война, которая началась с рассвета времен. Война, которая будет длиться до Страшного Суда. Война, в которой гибнут люди и гибнут их души. Война Света и Тьмы.
Послушники заворожено кивнули, словно соглашаясь с тем, что да, война действительно идет. Глаза их затуманились.
- Эта война началась еще до вашего рождения. Задолго до того как вы увидели свет. Ее начали не вы, но вам продолжать ее, ибо это есть последняя война и последнее кровопролитие! Ибо