— Евреи доставляют больше всего хлопот.
Под испытующим взглядом Пилата он торопливо продолжил. Нет, не то чтобы в Кесарии были какие-то серьезные проблемы. Можно сказать, их нет вообще. Совсем не как в Иерусалиме. Нет, он просто хотел сказать, что они, будучи крупной диаспорой, не всегда считаются с пожеланиями городских магистратов, наместника императора и остальным населением — в особенности с сирийцами. Потом Грат осмелел и сообщил Пилату, что в Кесарии евреев в политическом смысле можно назвать меньшинством. Они ненавидят любые городские улучшения, но их привлекает торговля. В городе Тивериаде, столице Галилеи, у них таких коммерческих преимуществ нет. Зато Ирод Антипа бесплатно предоставляет свободные земли любому еврею, кто желает переехать в город. Грат пожал худыми плечами и добавил:
— На это предложение откликнулись единицы, да и то не из самых лучших.
— Но Антипа, если я правильно понимаю, сам еврей, — заметил Пилат.
Услышав это, Грат устало улыбнулся. В этот момент он выглядел человеком, больше всего мечтающим попасть домой, на родину. Пилат правильно понял суть проблемы, сказал он. С другой стороны, у евреев существует недопонимание ситуации.
— Дело вот в чем. Асмодеи из рода Ирода изначально были самаритянами, жителями Идумеи. Они приняли иудаизм всего век тому назад, так что считать их настоящими евреями нельзя. Они перешли в эту веру из-за политических выгод. Ирод подал пример, и нынешнее поколение подхватило эту идею. Они следуют традиционным религиозным церемониям. А в остальном такие же римляне, как вы и я.
— Они довольно странные люди, как я слышал, — заметил Пилат. — Истинные евреи.
— Я бы сказал, непредсказуемые, — ответил Грат и скривил губы.
— А вот Сеян считает, что людьми легко манипулировать, если знаешь как.
— Сеян был мальчишкой, когда я покинул Рим. Что же, по его мнению, необходимо знать о людях?
— Управлять народом — все равно что править упряжкой коней: бьешь кнутом, сдерживаешь поводьями. Успешно манипулировать людьми может только тот, кто владеет всеми средствами.
Грат моментально ощутил ненамеренный упрек в этом замечании, но, вместо того чтобы показать раздражение, сделал вид, что ему смешно.
— С евреями, господин, всегда получается одинаково. Все равно что скакать на лошади, уши которой плотно прижаты к голове.
Пилат ответил не сразу. Он никогда в жизни не сталкивался с евреем, ни с истинным, ни с каким-либо другим.
— Что ж, с нетерпением жду, когда наберусь у вас опыта, — заметил он после паузы.
— В таком случае должен вас разочаровать. Я отплываю завтра на рассвете.
— Жаль, — пробормотал Пилат, в глубине души очень довольный тем, что может начать править без подсказок этого усталого старика.
Пилат так долго прослужил на острове Капри, что почти позабыл о преимуществах жизни в большом городе. В Кесарии проводились скачки и гладиаторские бои, на улицах выступали фокусники и танцовщики, шли бесконечные театральные представления, комедии и трагедии. Не проходило недели, чтобы новый наместник не принял бы доброй сотни гостей, причем аудиенции носили самый космополитический характер: сегодня он видел римлян, затем — сирийцев, потом египтян или греков. Однажды даже явилась целая делегация посланников парфян, они прибыли засвидетельствовать почтение красавице жене наместника. На самом деле они отдавали дань уважения ее дальнему родственнику, императору Тиберию.
Пилат наслаждался жизнью, впрочем, окончательно соблазнить себя не давал. Его настоящей страстью была работа, и он рьяно взялся за нее, как только корабль Грата покинул гавань. Прокуратора назначали на три года, и при этом подразумевалось, что человек, прослуживший этот срок и возвращающийся в Рим, должен прибыть туда настоящим богачом. Семья разрасталась, средств требовалось все больше и больше, особенно если наместник не хотел прожить остаток жизни где-нибудь в провинции. Кроме того, деньги нужны были, чтобы получить новое назначение.
На Капри Пилат пробыл шесть лет, и все это время строительство там не прекращалось. Жизнь в его гавани царила довольно оживленная, но финансовые возможности были ограничены как числом прибывающих судов, так и тем, что львиная доля недвижимости принадлежала Тиберию, единственному в империи человеку, который не платил вымогателям. Теперь же в полном распоряжении Пилата оказалось три провинции с двумя крупными городами и самой большой гаванью на всем восточном побережье Средиземного моря от Антиохии до Александрии.
Да одной этой гавани было достаточно, чтобы обогатиться. Прикупить фиников здесь, инжира там, размышлял он, и за один день можно наполнить трюм корабля свежими фруктами! А завтра — еще один. К тому же здесь имелись медь, железная руда, строевой лес и ценный строительный камень. Специи, фрукты, зерно, соль, говядина, лошади, овцы, свиньи, козы — список был поистине бесконечен. Купцы знали, что весь этот товар можно переправить быстро, если на то имеется добрая воля римского наместника. И самые умные из них понимали: добрая воля имеет свою цену.
Первая встреча нового прокуратора с евреями произошла вскоре после вступления в должность и носила довольно странный характер. Через две недели после того, как Пилат обосновался во дворце, в город прибыли священники из храма в Иерусалиме. Запоздали, подумал он, на целых две недели. И приказал им ждать перед дворцом, во дворе, ссылаясь на свою занятость. Уже ближе к вечеру — обычно в это время Пилат удалялся в дворцовые бани — он вызвал своего адъютанта, центуриона Корнелия, и приказал впустить евреев во дворец.
Корнелий уже давно отслужил положенные двадцать пять лет. Через год или два ему должно было исполниться пятьдесят, но он, несмотря на возраст, поддерживал прекрасную физическую форму, что было жизненно важно для человека, зарабатывавшего на жизнь силой. Он был на дюйм или два выше среднего роста, но весил при этом около трехсот фунтов, и большая часть веса приходилась на мускулатуру. В беге он был не силен, но и убегать с поля боя ему не было нужды. В схватках он всегда выходил победителем; всех поражала быстрота, с которой он владел коротким мечом, а его прирожденная воинская храбрость объясняла, почему Рим правит миром.
По традиции того времени римлянин должен был бриться каждое утро. Но раб выбривал также и голову Корнелия. Это производило устрашающее впечатление — взорам представали бесчисленные шрамы, шишки и вмятины. У Корнелия был