Винсент взглянул на остатки фейрлоновского двора, на полицейскую ленту, которая отнюдь не казалась неуместной. Дома, расположенные поодаль, нейтрализовали ощущение, будто Кингу жить теперь на отшибе, но расстояние до этих домов было все же достаточным, чтобы каждый понимал, с какой конкретно точки открывается самый потрясающий вид.
Винсент выбрался из машины, прищурился на гнилой конек крыши, на упавшие ставни.
— Я тут траву косил, — сказал Уок.
— Спасибо.
Уок прошел за Винсентом по извилистой дорожке, поднялся на крыльцо, очутился в прохладном полутемном холле. Бумажные обои с цветочками — привет из семидесятых; миллион бархатных воспоминаний.
— Я постель перестелил.
— Спасибо.
— И продуктов привез — они в холодильнике. Курица и еще…
— Спасибо.
— Не обязательно благодарить за каждую мелочь.
Над камином висело зеркало; Винсент прошел мимо даже не подняв глаз. Он теперь двигался иначе — каждый жест был продуман и выверен. Уок знал, что в первое время — целых несколько лет — Винсенту приходилось очень тяжело, и речь шла не о слезах в подушку, а об участи симпатичного юноши, помещенного к законченным выродкам. Уок и Грейси Кинг писали письма — и судье, и в Верховный суд, и даже в Белый дом. Умоляли хотя бы перевести Винсента в одиночную камеру. Ни черта не добились.
— Посидеть с тобой?
— Не надо. Езжай, занимайся своими делами.
— Хорошо. Попозже загляну.
Винсент проводил Уока до двери и протянул руку для пожатия.
Уок же обнял его — друга, который наконец-то вернулся. И не позволил себе задержать мысль на том факте, что Винсент вздрогнул, что напрягся в его объятиях.
Оба повернули головы на шум двигателя. По Сансет-роуд ехал знакомый внедорожник «Эскалейд».
Дикки Дарк остановил машину, вылез. В громоздком своем теле ему было неловко, как в костюме не по росту. Он держался ссутулившись, не поднимал глаз. Пиджак, рубашка, брюки — всё черного цвета. И он всегда так одевался. Будто напоказ траур носил.
— Винсент Кинг, меня зовут Дикки Дарк. — Голос глубокий, серьезный. Ни намека на улыбку. Улыбки Дарка вообще никто не видел.
— Я получал ваши письма, — сказал Винсент.
— Город изменился, не так ли?
— Так. Кроме дерева желаний, я здесь ничего не узнаю. Помнишь, Уок, под корнями у нас была сигаретная заначка?
Уок рассмеялся.
— Помню. А еще мы там держали упаковку «Сэма Адамса»[11].
Помедлив, Дарк обдал Уока парализующим холодом глаз, после чего переключил внимание на Винсентову собственность.
— Последний на улице дом ваш. И участком владеете вы, Кинг.
Винсент взглянул на Уока.
— Миллион плачу. Нынешняя стоимость — восемьсот пятьдесят тысяч, учитывая, в каком состоянии находится дом. А рынок — он изменчивый.
— Дом не продается.
— Я даю хорошую цену.
Уок улыбнулся.
— Отстань, Дарк. Человек наконец-то дома, а ты…
Дарк еще некоторое время сверлил Винсента глазами, потом развернулся и не спеша зашагал прочь — такой огромный, что даже протяженность его тени казалась неестественной.
Винсент неотрывно смотрел ему вслед, будто видел нечто не доступное Уоку.
* * *Робину разрешалось оставаться в классе на три часа дольше, чем остальным детям. Под присмотром мисс Долорес он ждал, пока у сестры закончатся занятия в школе. Мисс Долорес согласилась сравнительно легко — во-первых, потому, что за Робина просил Уок, а во-вторых, потому, что сам Робин не доставлял ни малейших хлопот.
Увидев сестру, он живо собрал вещи, подхватил рюкзачок и бросился навстречу. Дачесс присела перед ним на корточки, обняла его, помахала мисс Долорес, и они пошли домой.
Дачесс помогла брату с ремешками рюкзачка. Убедилась, что он не забыл в садике ни хрестоматию, ни бутылочку воды. Округлила глаза, увидев нетронутый сэндвич.
— Ты почему не поел?
— Прости.
Они вышли на стоянку, миновали припаркованный школьный автобус и несколько родительских внедорожников. Поодаль, на лужайке, разговаривали учителя. Чуть дальше ребята гоняли футбольный мяч.
— Нужно кушать, Робин.
— Да, только…
— Что?
— Ты дала мне один хлеб. В серединке, между ломтиками, пусто, — с неохотой сообщил Робин.
— Не выдумывай.
Робин глядел себе под ноги.
Дачесс развернула пакетик с завтраком.
— Вот чёрт…
— Все нормально.
— Нет, не нормально. — Она положила ладонь ему на плечико. — Дома хот-доги приготовлю.
Робин улыбнулся, довольный.
Они принялись по очереди пинать камушек. По всей Ист-Харни-стрит прогнали, до самого последнего дома, до канализационного стока, куда, с Робиновой подачи, камушек и отправился.
— У тебя в классе ребята про маму не болтали? — спросил Робин, когда на переходе Дачесс взяла его за руку.
— Нет.
— А у меня болтали. Рикки Тэллоу мама кое-что сказала про нашу маму.
— И что же?
Они нырнули под плакучую иву — там пряталась тропка, по которой можно было с Фордхем-стрит попасть прямо на Дюпон-стрит.
— Что ему к нам больше ходить нельзя, потому что наша мама плохо за нами смотрит.
— Тогда ты к ним ходи.
— Нет, у него папа и мама все время ругаются между собой.
Дачесс потрепала брата по волосам.
— Хочешь, я поговорю с миссис Тэллоу? Может, что и придумаем.
— Ага.
Дачесс знала Лию Тэллоу. С Уоком работает; их в полицейском участке только двое, да еще Лу-Энн — старая, столько не живут. Вот случись в Кейп-Хейвене настоящее преступление — разве они его раскроют? Да никогда.
— Еще Рикки говорит, скоро его брат в колледж поступит, и тогда он займет его комнату. А в той комнате — аквариум… Дачесс, я тоже хочу аквариум.
— У тебя есть маска для ныряния. Любуйся рыбами в океане.
На Мейн-стрит, у закусочной Рози, тусовались девчонки. Знакомая компашка с неизбежными молочными коктейлями. И занимают всегда конкретные два столика, на самом солнце. Дачесс и Робин прошагали мимо, за ними потянулся шлейф смешков и шепотков.
Они вошли в бакалею, увидели за прилавком миссис Адамс.
Дачесс выбрала банку сосисок, Робин притащил упаковку булочек. В кошельке было три бумажки по одному доллару. Всё, чем располагала Дачесс.
— Может, еще картошку возьмем — соломкой, чтоб жарить?
Она взглянула на запрокинутое личико Робина.
— Не получится.
— Ну тогда хотя бы кетчуп… Без него хот-доги сухие.
Дачесс поставила банку с сосисками на прилавок, положила булочки.
— Как дела у твоей мамы? — Миссис Адамс глядела поверх очков.
— Хорошо.
— А люди другое говорят…
— На кой хрен вы тогда спрашиваете?
Робин повис у Дачесс на руке. Миссис Адамс могла сказать «Убирайся отсюда», но Дачесс вовремя шлепнула на прилавок три доллара.
— Тебе нельзя так ругаться, — упрекнул Робин уже на улице.
— Как мама, ребятки?
Дачесс обернулась. Возле мясной лавки, вытирая о передник окровавленные лапищи, стоял Милтон.
Робин шагнул к витрине, вытаращился на кроликов, подвешенных за горлышки.
— С ней все нормально, — ответила Дачесс.
Милтон приблизился. От него разило кровью и смертью. Дачесс почувствовала тошноту.
— Ты вылитая мать; тебе это известно?
— Известно. Вы же сами и говорили.
В шерсти на предплечьях Милтона застряли крохотные кусочки сырого мяса. Милтон еще некоторое время таращился на Дачесс, будто не помня, кто он и что он; затем перевел глаза на прозрачный пакет, разглядел содержимое и скривился.
— Это у тебя не то что не мясо — это даже не сосиски. Такое