Похорон Вашинг не хотел, но, как и следовало ожидать, вечером народ все равно потянулся к фонтану. Со свечами, фонариками и светящимися неоновыми браслетами. Так мило, люди не жалели этих драгоценных одноразовых трубочек – надламывали их и цепляли на руку, а те мерцали, пока могли. Все принарядились. Платья «Диор» с армейскими ботинками, строгие костюмы с нашитыми изображениями музыкальных групп, баскетбольные майки с бисерными индейскими украшениями, сабли, самодельные копья, однозарядные винтовки на вязаных ремнях. Ребята нарисовали на лицах слезы. Нацепили на пиджаки и куртки траурные повязки с надписью «Вашинг». Кто-то даже откопал клубный пиджак с большой фиолетовой буквой «В» на нем.
Должна признаться, я типа люблю нас – в смысле, наш клан. Особенно если сравнивать его со стадом баранов вроде северных конфедератов. Мы определенно лучшие. Круто, конечно, было бы, если б все чувствовали себя такими свободными и беззаботными еще ДО конца света, но лучше поздно, чем никогда.
Естественно, нам приходилось хоронить и раньше. Раз в две-три недели кого-нибудь обязательно зачисляют в большой университет на небесах. Обычно мы стараемся поскорей об этом забыть. У нас тут не принято думать о будущем. Зато принято стирать из памяти прошлое.
Но Вашинг был не таким, как другие. Без него мы превратимся просто в шайку жалких неудачников. Погибнем. И потому все сидят у фонтана, травят друг другу байки о Вашингтоне, причитают: «Просто не верится». В воздухе вроде как повисает отчаяние. Кое-кто даже начинает поговаривать об уходе в одиночку на вольные хлеба. Вашингу такое не понравилось бы. Вашинг это пресек бы.
Джефферсон улавливает общее настроение. Он залазит на бордюр фонтана и требует тишины.
Джефферсон
Все смотрят на меня. Я «донашиваю» авторитет Вашинга – пока остальные не поняли, что роль брата мне не по плечу.
– Послушайте, – начинаю. – Наверняка каждый сейчас гадает, что будет дальше. Может, вам даже страшно. Знаете, мне тоже страшно.
Чудесно, все слушают. И что теперь? Ораторствовать я не привык. Ладно, попробую представить, будто рассказываю им сказку. А сказки ребята любят.
– Вашинг относился к вам так же, как и ко мне. Вы были его семьей.
Вот дерьмо, не реви!
– Перед смертью он просил вам передать, чтобы мы обязательно оставались вместе. Чтобы изо всех сил помогали друг другу. Он гордился тем, что мы сумели сплотиться и наладить жизнь в этом… этом хаосе и мраке. Просил сказать, чтобы мы любили друг друга и стояли друг за друга горой. – Больше в голову ничего умного не приходит, и я заканчиваю: – Так-то вот.
Спрыгиваю с фонтана. В этот самый миг кто-то выкрикивает:
– Джефферсона в генералиссимусы!
Именно так решил обозвать свою должность Вашинг, когда за него проголосовали. Брата это забавляло.
Народ аплодирует; народ подхватывает клич. Возгласы всеобщего одобрения. Мое избрание поддерживается одним человеком, вторым, третьим – и далее по списку. Безоговорочно. Внушительная победа младшего брата. Право помазанника Божьего нынче опять в моде.
Совсем не этого я добивался. Указывать другим, что делать, – не мое. Командовать я не мечтаю. Я лишь хотел подбодрить ребят, может, заставить их хорошенько подумать, прежде чем они уйдут из клана. Моя речь была совсем не политической, нет. Затем приходит озарение: когда нас всего раз-два и обчелся, разница между обычной речью и речью политической исчезает.
Понимаете, если все население толчется на прямоугольнике размером пятьсот на тысячу шагов, избежать прямой демократии вряд ли удастся.
Голосовать-то нам особенно не о чем. Все важные вопросы можно решить путем договоренностей. Охрана ворот. Добыча еды. Рытье ям для туалетов.
Вашинг объясняет такой подход – объяснял то есть – пирамидой потребностей. Он говорил, нам некогда спорить по поводу всякой ерунды, типа «хороши ли однополые браки» или еще что-нибудь в том же духе, потому что мы слишком заняты поиском пищи. Наш клан состоит из учеников трех разных школ – богачи из университетского Учебного центра, бедняки из католической школы святого Игнатия Лойолы и ребята из гомосексуального Стоунволла, – однако особых дрязг нет. Хвала тебе, пирамида потребностей.
Что нас объединяет? У клана ведь даже устава нет. Жизнь, свобода, погоня за счастьем? На повестке дня пока только первый из упомянутых пунктов.
Вот вам наше внутриполитическое кредо: «Расслабься».
А вот – внешнеполитическое: «Отсоси».
Нет, командовать парадом я не хочу. Отстойным парадом. Гиблым шоу. Дирижировать артистами, поющими «Нью-Йорк, Нью-Йорк», пока зрители толпой валят со стадиона.
Не знаю, может, пора что-то изменить? Может, пришло время значительных поступков? Может, признаться Донне в своих чувствах?
Может, завтра?
Я давно понял, что влюблен в Донну. Похоже, я любил ее всегда, а те, кто раньше занимал мои мысли, – не больше, чем дымовая завеса, бессмысленное рысканье в Интернете, прыжки с сайта на сайт.
Влюбиться в девчонку, которую знаешь с детского сада, – что может быть банальней? И я ничего не предпринимал.
А теперь у нее чувства к моему умершему брату.
Думаю, он тоже был к ней неравнодушен.
– Это конец, Джефф, – вот что на самом деле сказал мне Вашинг, когда Донна вышла из изолятора.
Я растерянно молчал.
– У нас кончаются лекарства, – продолжал он. – Кончается еда. И боеприпасы. Cлушай. Нашему клану не выжить. Выбирайся отсюда. Возьмите с Донной сколько сможете оружия и пищи. Спасайтесь. Если кто встанет у вас на пути – убейте.
Возможно, брат был прав.
А возможно, просто бредил.
В любом случае его настоящим последним напутствием я ни с кем не поделился. Все ведь любят счастливые сказки.
* * *От идеи с библиотекой Умник так и не отказался. У него шило в одном месте, он вечно уговаривал Вашинга на разные вылазки.
Подбегал к брату – глаза возбужденно горят – и начинал:
– Я обнаружил в Чайна-тауне батареи глубокого разряда, годятся для наших болталок. А если еще найти нужный электролит, смогу заменить бумажные фильтры.
И они вдвоем продирались к Канал-стрит: Вашинг – движущая сила экспедиции, а Умник… ну, вы поняли.
С Умником до Случившегося никто особенно не считался. Его воспринимали скорее как обузу. Представляете, парень был президентом робототехнического клуба! И его единственным членом. Но после Случившегося все изменилось: то, что раньше делало Умника парией, вдруг оказалось для нас очень полезным. Когда он с помощью какой-то небольшой пластинки под названием «Ардуино» заставил вращаться деревянные мостки – чтобы лежащие на них солнечные батареи двигались весь день вслед за солнцем, – люди пришли в полный восторг: это вернуло в наш обиход «айподы». Умение Умника мастерить обогреватели всего из трех компонентов – дерева, черной краски и зеркала – тоже оценили по достоинству. Он был единственным, кто мог оживить генератор или собрать спайдербокс. Что бы это ни значило.
Итак, Умник является ко мне домой. Рассеянно вертит рукоятку приемника и разглядывает