Небету добросердечна, хоть и не без строгости, и тщательно следит за своей внешностью. Немного косметики на лице, плиссированное платье из царственного льна, волосы надушены… Она умеет ободрить, всегда находит нужные слова. Вот и сейчас, высказанное после долгого раздумья, ее мнение станет решающим.
– Ничего, если я вас побеспокою?
– Присядь вот сюда!
Прекрасный летний день, момент затишья перед вихрем устрашающих событий.
– Не стоит так себя изводить, – с уверенностью говорит она. – Потому что выбора у тебя нет. Ты родился фараоном и фараоном останешься. Все прочие рассуждения – пустое.
– Но я так мало знаю об управлении государством!
– Это всего лишь отговорки, благо твои родители их не слышат. Если так распорядилась судьба, противиться бесполезно. Твой путь предначертан свыше, все предрешено, поэтому единственная возможность для тебя – это идти по нему. Ты – царь, так стань же им!
– С чего начать?
– Самые важные для тебя сейчас люди – это первый министр и наставница певиц и танцовщиц в Карнаке. Первый держит в руках администрацию, вторая, моя близкая подруга, станет для тебя неоценимым союзником в богатейшем храме бога Амона.
– Узер, первый министр, незыблем, как гранитная глыба!
– А ты будь таким, как пирамиды! Ты либо подчинишь его себе, либо он тебя растопчет. И в этом случае все то, чему ты долгие годы учился, окажется ненужным.
Такой отповеди от всегда сдержанной Небету я не ожидал.
– Понимаешь ли ты всю важность момента? Со дня на день государство с многовековой историей может рассыпаться, и виноват будешь ты, если не придешь наконец в чувство! Сейчас не время уединяться и размышлять. Народу нужно указать путь, и это твой долг. Посланная Сетом гроза – тебе предупреждение: не теряй ни минуты!
Я смотрел на госпожу Небету, устремившую взгляд в небо, и не узнавал ее. Ничего другого я от нее в тот день не услышал.
Все красоты этого сада, его спокойствие… Иллюзия. Надвигается гроза, и усмирять ее придется мне.
Счастье, мое счастье – рушится. В стенах храма, вдалеке от всего мирского, я не имел никаких желаний. Вникать в наставления древних – для меня верх блаженства, вместе со жрецами участвовать в ритуалах – бесценная привилегия.
Своими словами Небету сокрушила стены моей крепости, развеяла туман, в котором я укрылся. В тот миг я почувствовал себя нагим, и мне уже нигде не спрятаться…
Для начала мне предстояло освоиться в царском дворце, этом вместилище власти. Приемные покои, с залами просторными и не очень, уединенный дворцовый храм, архивы, рабочие комнаты писарей, апартаменты фараона – во время траура всюду было пусто. Своими делами занимались только уборщики и прочая прислуга.
Эта тишина меня не успокаивала. Послезавтра всюду снова закипит бурная деятельность, и все будут ждать приказов государя, в чьем распоряжении куда меньше часов, нежели важных дел. Но разве фараон не «первый слуга»[9] богов и своего народа?
Прочные колонны, стены ослепительной белизны с фресками, изображающими картины природы и птиц, элегантная, без излишеств мебель и, конечно, строгий трон с ножками в виде бычьих копыт, на который фараон садится, чтобы выслушать своих советников, все как следует обдумать и сказать решающее слово…
Трон пока пустует, и это тревожит и страшит все население Египта.
Первое, что я почувствовал, глядя на него, – сильный страх. Но взгляда не отвел, и очень скоро случилось невероятное – я ощутил магию корон, возложенных на меня в восьмилетнем возрасте. Сам того не заметив, я стал другим человеком. Царственная сущность обосновалась во мне, преображая мое сердце, направляя длань.
Никто не может занять Трон Живых и делать то, что ему заблагорассудится. Он порождает круг обязанностей, и долг фараона – их исполнять…
4
Погребение Хатшепсут завершилось запечатыванием входа в усыпальницу, вырубленную в горе в труднодоступном месте, неподалеку от ее храма в Дейр-эль-Бахри[10]. Окруженная магическими предметами и прочими вещами, необходимыми в загробной жизни, она упокоится рядом с моим дедом, первым из Тутмосов, основоположником династической ветви, третьим представителем которой я являюсь.
Сановники смотрят на меня с жалостью. Траур кончился, и я вот-вот вернусь в свою обожаемую библиотеку, оставив управление страной на первого министра с его ставленниками… Интересно, будет ли мне позволено появляться на празднествах, ради народного спокойствия, или же он планирует меня устранить, грубым способом или незаметно, как только объявится преемник?
Не слишком доверяя солдатам охраны, которыми командовал Узер, я попросил двух друзей детства, Минмеса и Маху[11], быть рядом и позаботиться о моей безопасности. Мы вместе учились в школе придворной элиты. Принимали в нее учеников из разных сословий, даже скромного происхождения, но обучение они получали наилучшее, как в плане умственного, так и физического развития. Выпускников школы ждало самое радужное будущее: кто-то становился высокопоставленным чиновником, а кто-то – главным скульптором, судостроителем, армейским командиром.
Рослый, толстошеий и широкоплечий, с огромными кулачищами, Маху подался в солдаты. В рукопашном бою он не знает себе равных, лучник тоже первостатейный и уже командует полком пехотинцев, занятых бесконечными упражнениями. Сколько себя помню, Маху всегда смотрел на меня с благоговением и поклялся защищать, что бы ни случилось.
С Минмесом, сыном простого ремесленника, нас связывает нерушимая дружба. Наделенный острым умом, он страстно увлечен архитектурой, изучает строительные техники. Наблюдательный, все схватывающий на лету, острый на язык, Минмес обладает даром всюду скользить незамеченным, собирая сведения и располагая к откровенности. Никому и в голову не приходит остерегаться этого невысокого, коротко стриженного юноши с непримечательным лицом, скромно одетого. О, сколько вечеров мы с Минмесом провели за чтением поучений Птахотепа, посвященных искусству управления государством!
Во время похоронной церемонии два моих наперсника глаз не спускали с приставленных ко мне телохранителей. Облаченный в одеяние, имитирующее шкуру леопарда, я открыл глаза, рот и уши покойницы, покинувшей этот мир и в то же время всегда присутствующей среди нас.
Правление одного властителя подошло к концу, еще немного – и его место займет другой.
Если первый министр планирует меня устранить, не это ли самый удобный момент?
Похороны завершились, и повисла долгая тишина. Все переглядывались, ожидая моих приказаний.
В последний раз почтив усопшую, я стал спускаться во главе процессии по узкой тропе к подножию горы. Сейчас кто угодно мог ударить меня в спину, а защитить – только два моих друга.
Под палящим солнцем мы всё шли и шли, пока наконец впереди не показалась пристань. Сил у нас хватало, и хотелось поскорее переплыть на другой берег Нила.
Уже на борту мы выпили воды и пива. Когда большую часть солдат сморил сон, передо мной склонился в поклоне капитан:
– Где прикажете причалить?
– Возле Карнакского храма.
Десятый день второго летнего месяца…[12] День, когда я по-настоящему начинаю царствовать. И знают об этом только боги.
Капитан ловко лавировал между песчаных отмелей, и