Глэдис объяснила, что у нее с детства очень чувствительные нервы.
Ужасно было стоять у растопленного камина в красивой и такой привычной гостиной, когда мисс Морланд, вчера еще пившая здесь чай вместе со всеми, лежит теперь в морге, убитая и изуродованная. А что поделаешь?
Фрэн сказала со своей обычной прямотой, пряча боль и жалость за кажущейся беспощадностью:
– А где еще нам было собраться, правда, Пен? И выпить сейчас особенно необходимо, вот как раз поэтому… Чтобы о ней не думать. Бедная мисс Морланд.
– Я тоже все время о ней думаю, – отозвалась Венис, хорошо знавшая свою сестру. – Поверить невозможно, что она погибла здесь, у Пена в саду, да еще так страшно. И все-таки если мы будем из-за этого терзаться, только себя измучаем, а ей лучше не станет. Простите, Пайпа! Нехорошо, что мы об этом при вас…
Пайпа взглянула на нее непонимающе.
– А-а! Господи, да не извиняйтесь вы. Жаль, конечно, горемыку, но что толку стонать по этому поводу?
Пенрок смотрел на Пайпу с усиливающейся неприязнью. Удивительно, как практически одинаковые слова могут иметь совершенно разный смысл. Фрэн и Венис невольно снова и снова представляют себе сцену преступления в залитом лунным светом саду; он и сам не может избавиться от похожих мыслей – хотя, как ни странно, прошлогоднее убийство отчетливее осталось в памяти. А Пайпе хоть бы что. Живет себе дальше, все такая же веселая и непробиваемая. Он одним глотком осушил свой стакан и коротко пригласил всех к столу.
Едва все уселись, в комнату ворвался инспектор Кокрилл.
– Мистер Пенрок, простите за беспокойство! Дело в том, что мне нужно уехать в Торрингтон. Там арестовали одного типа, я должен его допросить. На всякий случай оставлю здесь человека, но не думаю, что он вам понадобится.
Уже на пороге инспектор все-таки выпалил новость, от которой его так и распирало:
– Арестованный сознался в убийстве служанки прошлым летом!
И с этими словами исчез.
У всех словно камень с души свалился.
Пенрок выразил общие чувства, бросив Бунзену:
– Мы, пожалуй, выпьем шампанского.
К коктейлям Пайпа была привычна, а к шампанскому – нет. Оно ударило в ее крашенную хной голову и размягчило заскорузлую душу бойкой девицы.
– Я знаю, вы все на меня думали! – объявила она, лихо взмахнув бокалом с золотистой жидкостью. – Видите, вы ошибались! Убил гадкий бродяга.
– Мы вовсе на вас не думали! – возразила Фрэн, и вправду неповинная в подобных мыслях. – Вы же не знали о шляпке и знать не могли.
– А тут вы как раз ошибаетесь, – захихикала Пайпа.
– Тротти сказала, что весь вечер была с вами и мисс Морланд, – удивился Пенрок. – И что мисс Морланд ни слова не говорила о шляпке.
– Ну пра-ально, – подтвердила Пайпа, находясь в той стадии опьянения, когда кажется невероятно смешным притворяться пьянее, чем ты есть.
– Значит, вам узнать было неоткуда. Никто не мог об этом знать.
– Кто угодно мог, – поправила Пайпа, лукаво тряхнув головой. – И я, и тот бродяга… Любой мог знать.
– Ничего не понимаю! – воскликнула Венис.
На ее золотистых волосах играли блики от свечей.
– Никто из нас об этой истории не рассказывал, и раз мисс Морланд тоже никому не сказала…
– Откуда известно, что она никому не говорила?
– Кому же она могла сказать? – растерянно спросила Венис.
– И когда? – нетерпеливо подхватила Фрэн.
– Да перед смертью! – ответила Пайпа и, одним духом прикончив шампанское, с размаху поставила бокал. – Она могла сказать убийце.
Она могла сказать убийце. Тот тип, тот мерзавец, сознавшийся в убийстве судомойки, каким-то образом выманил Грейс из дому, и она рассказала ему о шляпке. Почему – скорее всего, уже не узнать. Потом он убил бедняжку, украл шляпку и напялил ей на голову. Как он добрался до шляпки, отчего Грейс Морланд с ним разоткровенничалась – это пускай полицейские выясняют. Главное – в ужасах прошедшей ночи виновен сознавшийся убийца, а им ничего не грозит. Леди Харт, и Фрэнсис, и Венис, и Генри, и Джеймсу ничего не грозит. И Пайпе тоже, конечно… Только кому есть дело до Пайпы Ле Мэй? Пенрок откинулся на спинку стула. От облегчения у него закружилась голова.
После чашки крепкого черного кофе Пайпа протрезвела, но нисколько не устыдилась и продолжала болтать, причем исключительно о себе. У Пенрока разболелась голова. Леди Харт сидела молча, с отсутствующим выражением – очевидно, ей Пайпа тоже действовала на нервы.
В конце концов Пенрок не выдержал:
– Кажется, снегопад усиливается. Мисс Ле Мэй, я вас, конечно, не гоню, но если дорогу совсем завалит, вы здесь застрянете.
– Да я совсем не против! – рассмеялась Пайпа.
– Э-э… Мы вас, конечно, устроили бы на ночь, но моя горничная сейчас у вас дома, с Тротти, а ей нужно сегодня вернуться.
Пайпа не могла притвориться, будто не понимает такого толстого намека. Она обмотала голову шарфом и завернулась в роскошную шубку из оцелота, которая на ней почему-то выглядела облезлой дешевкой.
– Ладно, я пошла! Кто меня проводит?
– Я, разумеется, – ответил Пенрок, снимая свое пальто с вешалки.
– Помните, что случилось, когда вы в прошлый раз провожали девушку до дома? – жизнерадостно выпалила Пайпа.
Взглянув на их лица, она все-таки усовестилась:
– Ох, простите! Это я некстати ляпнула. Нет, правда, не надо меня провожать. Ничего со мной не сделается. Идти-то два шага, и снежных заносов пока еще не намело.
– Конечно, я пойду, – брюзгливо отозвался Пенрок.
Он ухватил Пайпу Ле Мэй за локоток и под общий хор прощаний поволок прочь. И тут он заметил в ее лице то, чего никто за весь вечер не разглядел: тень усталости, одиночества, быть может, даже страх за дерзкой улыбкой. Чуть-чуть оттаяв, Пенрок сказал смущенно:
– Простите, моя дорогая. Боюсь, я был немного груб. День сегодня ужасный, не говоря уже о ночи…
– Вам, наверное, тяжелее всех пришлось, – неожиданно мягко ответила Пайпа.
– Я сперва подумал, это Фрэн, – объяснил Пенрок, будто она не слышала уже тысячу раз всех подробностей. – Помоги мне боже! Я подумал, что это Фрэн. Вот по этим самым ступеням бежал как бешеный и все время думал: сейчас увижу, Фрэн лежит в канаве, и отрезанная голова рядом…
Вздрогнув всем телом, Пенрок уткнулся лицом в ладони.
Дальше они шли молча. Дверь коттеджа открыла Глэдис, взбудораженная перспективой идти домой вместе с хозяином.
– А где Тротти? – спросила Пайпа Ле Мэй, глядя через плечо горничной.
– Спать легла, мисс. Устала она очень. Решила, что вы не рассердитесь. Я ей теплого молочка отнесла…
«Кроткая улыбка и заботливый нрав девушки завоевали сердце богатого гордеца», – думала Глэдис.
– Устроила ее на ночь поудобнее…
Пайпа пошарила у себя в сумочке, затем в карманах шубки.
– Что за свинство! Кажется, я очки у вас забыла! Придется опять возвращаться.
– Они вам сегодня понадобятся? – спросил Пенрок.
– Боже мой, а как же! Я