Проклиная Барнума с его аферами, – впрочем, шёпотом, ибо кругом хватало любопытных кумушек, направляющихся за покупками, а родной папенька за такие выражения в присутствии прекрасного пола точно отодрал бы за уши – Леви поклялся, что если сегодня придётся ночевать под открытым небом, то ради Барнума он больше палец о палец не ударит.
Несмотря на столь враждебный приём местных жителей, Леви пока не собирался возвращаться в Нью-Йорк с пустыми руками и объясняться с Барнумом. Зная, что женщина живёт на берегу моря, а не в городке, нужно было всего лишь отправиться на шум прибоя. Разыскать её там наверняка будет нетрудно, ведь в этом захолустье вряд ли наберётся много хижин на берегу.
Через несколько часов пришлось признать, что, во-первых, в этом захолустье всё-таки немало домов на берегу, и на его взгляд сей факт казался необъяснимым – ну кому, скажите на милость, приятно наблюдать, как море день за днём подтачивает берег прямо под ногами? А во-вторых, побережье оказалось гораздо длиннее, чем можно было судить по карте.
В наступающих сумерках, вконец обессилев и натерев мозоли, Леви набрёл на какую-то тропинку в снегу («Откуда здесь в апреле взялся снег? Что за вздор!»), петлявшую вдоль гряды огромных валунов, преграждавших путь к обширным участкам побережья, по крайней мере тем, кто в здравом уме не сочтёт карабканье по скалам с целью добраться до бушующего внизу зеленого океана уместным, пристойным или весёлым занятием. Леви не любил океан, а то, чего он натерпелся за во время путешествия, очарования вовсе не добавило.
Надо признать, он уже без малого был готов прекратить поиски. Чуть ли не в каждом доме он натыкался на неприветливый взгляд сурового рыбака или его супруги, и, как и следовало ожидать, никто не имел ни малейшего понятия, где здесь может жить русалка.
Хорошо бы нанять повозку и добраться до ближайшего города, где жители не настолько враждебны и выбросить эту дурацкую затею из головы. Может, получится уговорить Барнума, что на худой конец сгодится и то обезьянье чучело Кимбола.
Он выпустил саквояж из рук прямо в снег. Это уж чересчур, столько снега он в жизни не видел, а тут часами приходится буквально продираться через сугробы. К тому же солнце уже садится, кругом сплошная глухомань, и он уже достаточно натерпелся.
А тут он увидел её.
Без пальто или хотя бы шали на плечах, в одном лишь грубом шерстяном платье и башмаках она стояла на обрыве и глядела в море, а её невероятно длинные волосы не просто развевались на ветру, а словно охватывали воздушные струи, переплетались с ними в непостижимом танце, и казалось, холод ей был совершенно нипочём. Даже издалека, за четверть мили, а то и дальше, она казалась заметно моложе своих соседок на берегу и в деревне, а кожа её переливалась словно жемчуг при свечах.
Потом он заметил небольшую хижину, притулившуюся к скалам за её спиной, и пологий спуск, едва заметную тропинку, должно быть, к бухте внизу.
Она. Точно, она.
Он подхватил чемодан и поспешил к неподвижной фигуре в надежде, что женщина хотя бы пригласит пройти в дом, ибо оставаться на морозе было уже невмоготу, ноги того и гляди окоченеют.
Под ногами скрипел снег, и ей, должно быть, послышался косолапый медведь, но она даже не шелохнулась, пока он не подал голос.
– Моё почтение! – прохрипел он, остановившись в нескольких шагах от высокой статной фигуры, чтобы не испугать, и тут ветром донесло её запах – морской соли вперемешку с маслом, от которого лоснились её волнистые волосы.
Словно зачарованная, она очень медленно обернулась, не желая стряхивать наваждение. Веки с густыми тёмными ресницами, резко бросавшимися в глаза на фоне бледной кожи, были прикрыты.
Когда её глаза распахнулись, его пронзила мысль: «Конечно, она русалка, тут и думать не о чем».
«На суше таких глаз не сыскать», – думал он.
Они были серые, как само море, как клокочущие волны, пенистыми гребнями с грохотом разбивающиеся о подножие утёса. Но главное, они не были человеческими, это был взгляд не соплеменника, а чужака, с любопытством рассматривающего некую диковину.
Глядя в эти глаза, он ощутил свою ничтожность и вдруг понял, каково было Джойс Хет – когда тебя словно препарируют взглядами, и возникает желание съёжиться клубком и скрыться от этих всевидящих очей.
– Что? – отозвалась женщина.
Леви с трудом отогнал это поразительное видение. Вздор, никакая она не русалка, и взгляд такой же бесхитростный, что у прочих местных, ни больше ни меньше. Просто ему давно не встречались серые глаза, тем более с таким отливом бушующего океана.
– Я надеялся на вашу помощь… – начал было Леви, но вдруг осёкся. Из головы начисто вылетели все слова, что он готовил этой женщине.
– Что? – безучастно повторила она, будто не прочь оставаться хоть целую вечность на ледяном ветру среди голых скал.
Теперь она стояла к ветру спиной, и длинные растрепавшиеся волосы били в лицо. Леви живо представил, что стоит только приблизиться, эти завитки тут же опутают и утащат на дно морское.
Она будоражила его воображение, но Леви был не настолько глуп, чтобы давать волю фантазии. И всё же было в ней что-то особенное, непонятное, интригующее, что объясняло такое количество слухов.
А тот делец, подобный Барнуму, таящийся в глубине его души, нашёптывал, что эти глаза, и волосы, и открытый взгляд станут такой приманкой для посетителей музея, как ничто другое.
И пусть она не настоящая русалка, но ей-богу, для затеи Леви с Барнумом сгодится с лихвой.
* * *– Простите за беспокойство, не угостите ли чашечкой чаю?
Вот что сказал незнакомец, обычно люди так говорят, когда считают, что просят о сущей мелочи. Разумеется, у Амелии был чай, просто не было особого желания угощать этого человека, уж больно откровенно он пожирал её глазами – наверняка наслушался сплетен, вот и явился проверить, правду говорят или нет.
С тех пор как сгинул Джек, прошло лет десять, чуть больше или меньше. После этого Амелия ещё долго не могла обернуться русалкой, не могла даже приблизиться к морю, возненавидела его словно разлучницу, что увела её мужа.
Амелия стояла на утесе и проклинала море, изливала на бесчувственную пучину всё своё горе и ярость. Она желала, чтобы земля разверзлась, и вода вся ушла в бездну, или с неба упал огненный шар и превратил океан в безжизненную пустыню.
Одним словом, желания её были нелепы и несбыточны, впрочем, не более, чем те мольбы о возвращении любимого, когда она, сломленная горем, орошала скалы горючими слезами и была готова отдать этому океану что угодно,