А когда по ее побледневшей щеке скатывается слеза, я вскакиваю, с громким скрипом проехавшись стулом по полу.
Улыбка на мужественном лице бизнесмена Баркова немного блекнет, когда он видит меня, и в следующую секунд его глаза, метнувшись в сторону, падают на маму.
Вся его проклятая веселость вмиг улетучивается! Взгляд становится напряженным и пристальным. Впивается в неё, будто клещами!
— Извините, — хрипло произносит мама, медленно поднимаясь из-за стола, а потом так же медленно она уходит, опустив лицо и прикрывая рукой свой живот.
Мгновение смотрю ей вслед, испытывая болезненное давление в груди и, опомнившись, бросаюсь за ней. Замерев на выходе, вижу ее у гардероба, и лезу в сумку, ища свой собственный номерок.
— Оля…
Вздрагиваю, отскакивая в сторону, будто ужаленная.
Игнорируя меня, Игорь Барков широким шагом оказывается рядом с мамой.
Хватая свою шубу из рук гардеробщика, она одевается, продолжая прятать лицо в волосах, а ее руки слегка подрагивают.
— Давай, помогу… — мрачно говорит этот невообразимый козел, пытаясь придержать для неё шубу, но когда она вскидывает голову, мое сердце падает в пятки.
Потому что ее лицо залито слезами!
— Мое пальто, быстро, — велит Барков, пихая свой номерок пареньку, и его голос хрипит, а руки ложатся на ее плечи.
И в этот момент с ней что-то происходит.
И это пугает меня, потому что я никогда в жизни ее такой не видела!
Пихнув его в грудь так, что этот стотонный кретин пошатнулся, она выкрикивает:
— Нне тррогай меня!
— Оля, тихо… — поднимает он руки, «сдаваясь». — Успокойся…
— Нне тррогай меня! — снова кричит она, повторяя свои действия.
Пихает его в грудь со всей дури, и смотрит в его лицо с остервенелой злостью.
— Ббольше никогда мменя нне трогай!
Мое сердце так колотится, что на лбу проступает пот.
Ей нельзя так волноваться! Нельзя!
— Я не трогаю… давай выйдем и поговорим…
— Ппошел тты!
— Успокойся…
— Ппошел ты!
— Ладно, как скажешь… — делает он шаг назад, но это выглядит так, будто он дал ей один квадратный метр личного пространства.
Ее это тоже не устраивает, поэтому, толкнув его с дороги, она распахивает дверь и вылетает в снежный холодный вечер, на ходу запахивая шубу.
Смотрю на дверь потрясенная и, опомнившись, бросаюсь к гардеробу.
Глава 9
Быстро просунув руки в рукава пальто, Барков срывается с места и выскакивает за дверь. Подлетев к стойке, вручаю свой номерок и вырываю свою шубу из рук бедного парня.
На ходу одеваясь, вылетаю на улицу, получая ледяной удар по своим горящим щекам.
От волнения и злости потряхивает, особенно когда вижу, как в пяти шагах от двери этот громила пытается удержать маму на месте, сдавив ручищами ее плечи.
И даже отсюда мне ясно, что лучше ему отпустить ее к чертям собачьим!
Она выворачивается и кричит:
— Отпусти!
— Это моя старая знакомая…
— Да плевать мне! Уббери сввои лапы!
— Поехали домой.
— Пошёл ты! Каттись куда хочешь!
Это так громко и дико, что у меня приоткрывается рот. На них оборачиваются прохожие, я бы тоже обернулась!
— Оля…
— Не говори со мной!
Сорвавшись с места, шагаю на Баркова-старшего и впиваюсь пальцами в его рукав.
— Отпустите… — требую, пытаясь сбросить с маминого плеча его руку.
Он вцепился в ее шубу, как питбуль!
И даже в четыре руки справиться с ним мы бы не смогли, если бы до него наконец-то не дошло, как все это выглядит.
Сжав зубы и окинув горящими глазами стоянку у ресторана, он хрипло говорит:
— Подгоню машину…
В ответ мама вырывает из его ладони своё запястье и, развернувшись, уходит по улице. Растрепанная, заплаканная и… беременная его ребенком.
Если бы могла, я бы двинула ему в челюсть.
— Мы сами доберемся, — говорю ему сипло. — Отдыхайте, Игорь Николаевич.
Медленно переведя на меня глаза, он смотрит так, будто только что заметил мое присутствие. Я не удивлюсь, если он даже имени моего не помнит! Теперь уже я не удивлюсь ничему.
Развернувшись, бегу за мамой и беру ее руку в свою, как только догоняю. Ее рука ледяная. Мама смотрит перед собой и по ее щекам текут слёзы.
Я не хочу, чтобы она плакала. Тем более из-за мужика, который… ее недостоин!
— Вызови нам такси, ссолнышко… — пытается она дышать, но то и дело захлебывается.
— Мамочка, дыши… — тонко прошу я. — Куда… куда поедем?
— К… — выдавливает она. — К… к Ббарковым. Ссобберем ввещи… и… кота…
О… мамочки…
— Ладно я… сейчас… — лезу в карман, но все же выпаливаю. — Мам, ты уверена?
В таком состоянии, как у неё, можно наделать всяких опрометчивых поступков…
— Да! — отрезает, и я не припомню столько злости и решимости в ее голосе, пожалуй, никогда.
Что он с ней сделал?!
Запрокинув лицо и закрыв глаза, она позволяет снежинка оседать на свои мокрые щёки. Роюсь в телефоне, пытаясь решить, куда вызвать такси.
Усадив ее на скамейку троллейбусной остановки за углом, тычу по кнопкам.
Тихие всхлипы на заднем сидении такси просто разрывают мне сердце!
Город такой красивый и нарядный. Через неделю Новый год, который мы, как и всю жизнь до этого, встретим втроем. Теперь втроем.
Я, мама и дед.
Когда такси высаживает нас у знакомого зеленого забора я вижу, что ворота открыты настежь, а во дворе стоит чёрный джип хозяина.
Сам он расхаживает перед лестницей на второй этаж, глядя на нас исподлобья с мрачным, просто мрачнейшим напряжением!
— Оль… — проводит он рукой по лицу и волосам, но она проносится мимо него, даже не взглянув и не потрудившись разуться.
Делаю то же самое.
Взбегаю по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Следом за ней вхожу в хозяйскую спальню, в центре которой огромная кровать, куда я плюхаю мамин чемодан, достав его с верхней полки в гардеробной.
Мы приехали в этот дом полгода назад с двумя чемоданами. Большая часть наших вещей так и осталась на квартире, потому что первые месяцы беременности у мамы были не самыми простыми и нам было просто не до этого!
Но сейчас, сгребая из шкафа свою одежду, я понимаю, что половину придется бросить…
— Мяв…
— Сейчас… — давлю я на крышку, дергая за молнию. — По-до-жди…
Выдохнув и стряхнув со лба волосы, обнимаю ладонью щуплые рёбра Черного и засовываю его в свой карман, после чего вылетаю из комнаты и врезаюсь носом в источающую древесно-пряный аромат грудь.
— Че тут происходит? — хрипловато спрашивает сынок дьявола, преградив мне проход своим голым и немного мокрым торсом.
Пялюсь на идеальные рельефы его грудИ и кубики пресса, выплевывая:
— А тебе не пофиг?
Его скуластое лицо гладко выбрито. С зачесанных назад волос капает вода, косые мышцы на животе плавно убегают за резинку спортивных штанов. И он босой.
— Нет, раз я спрашиваю, — чеканит Никита Игоревич.
Подняв на него злые глаза, цежу:
— А я не хочу с тобой говорить.
Его глаза бегают по моему задранному лицу, смотрят на чемодан, ручку которого я сжимаю до скрипа.
— Куда вы? — игнорирует мои слова, посмотрев на распахнутую дверь хозяйской спальни, в которой орудует мама.
Там что-то падает на пол и бьется.
— В Караганду, — отрезаю я.
— А