– Это, вероятно, будет скверно.
– Именно – а кроме того, когда душа попадает в сосуд, она теряет свою личность. И чем дольше она вне тела, тем меньше личности в ней остается, что неплохо само по себе. Думаю, именно поэтому мы как буддисты выучиваемся тому, что для духовного восхождения нужно отпустить свое эго. Поэтому что случится, если я смогу переместить твою душу в кого-то, у кого пока нет души, кто еще не встретился со своим сосудом? Это может уничтожить личность того человека – или же твою. А я не хочу терять тебя снова.
Чарли не знал, что ей на это ответить. Она, конечно, права. Беличий Народец – вот лучший пример душ, не помнящих свои личности. За исключением парочки, кого Одри переместила, пока душа у них еще была свежа в сосуде, а все остальные были просто бестолковыми куклами из мяса. Под крыльцом они выстроили себе собственный городок.
– Телефон, – произнес мясной пупсик Боб, входя в комнату в сопровождении дюжины прочего Беличьего Народца, все – размером с Чарли. Боба назвали так потому, что Одри сконструировала его из черепа бобра, сейчас тот увенчивал собой миниатюрный ярко-красный мундир “мясоеда” – стражника лондонского Тауэра. Из всего Беличьего Народца только они с Чарли умели разговаривать, остальные же шипели, щелкали и жестикулировали, чтобы оказаться понятыми, но все были элегантно наряжены в костюмы, которые им сшила Одри.
Боб вручил беспроводную трубку Одри, и та щелкнула кнопкой громкой связи.
– Алло, – произнесла она.
Голос маленькой девочки произнес:
– Аз есмь явленная Смерть, уничтожитель миров!
Одри передала трубку Чарли.
– Это тебя.
Инспектор уголовной полиции Ник Кавуто, пятнадцать лет напарник Риверы по службе в Управлении полиции Сан-Франциско, стоял над кучкой бледного и черного, лежавшей на полу за стойкой магазина Риверы.
– Похоже, ты прикончил ведьму, – произнес он. – Грустно, – добавил он. – Обедаем?
Росту в нем было шесть футов четыре дюйма, весу – двести шестьдесят фунтов, и он очень гордился тем, что играет крутого парня, детектива старой школы: – носит федору 1940-х годов, измятые костюмы, жует сигары, – которые никогда не прикуривает, а в заднем кармане – таскает дубинку, которую Ривера ни разу не видел у него в деле. На Кастро, где он жил, его называли “Инспектор Медведь”. Не в лицо, само собой.
– Она не умерла, – сказал Ривера.
– Жалко. Я надеялся, у тебя в лавке соберутся жевуны и споют свою песенку про динь-дон.
– Она не умерла.
– Можем и сами пару куплетиков исполнить, если хочешь. Я начну. А ты вступишь на “ведьма ведь”[4].
– Она не умерла.
– Сколько она уже в отключке?
– Минут двадцать, потом полчаса, тут я тебе позвонил, а потом… – он глянул на часы, – …еще минут пятнадцать.
– Значит, она приходила в себя и ты снова по ней фигачил?
– Пока не мог придумать, что с нею делать.
– По работе скучаешь, да? – Кавуто сдвинул шляпу на затылок и посмотрел на Риверу так, словно ждал исповеди. – Знаешь, технически говоря, ты в активном резерве, можешь выезжать со мной на задания, – когда б ни захотел шарахнуть по кому-нибудь “тазером”. А фигачить по случайным хиппушкам у себя в лавке – не очень хорошо для бизнеса. Обед, конечно, будет с тебя.
Когда на работу они ходили оба, Кавуто обычно принимался говорить об обеде, еще не доев завтрака.
– Она не обычная хиппушка.
– Не сомневаюсь – большинство людей просто падает, а затем тут же встает. Лежать в отключке от электрошокера не принято.
Ривера пожал плечами.
– Насколько могу судить, это ее лучшая черта.
– Тебе придется что-то придумать – нельзя же глушить ее все время. Я уже чую горелое – это что, вискарь?
– Торф, по-моему. Ну да. Это не от шокера, – она просто этим сама пахнет.
– Хочешь, я на нее наручники надену? Или привлечь ее? Вероятно, смогу убедить психиатра упечь ее только за костюмчик.
– Думаю, она запросто может оказаться сверхъестественным существом, – сказал Ривера. Он потер себе виски́, лишь бы не смотреть, как на это отзовется Кавуто.
– Как та якобы птица-женщина, в кого ты якобы девять раз попал из табельного оружия, после чего она якобы превратилась в гигантского ворона и якобы нахер улетела? Типа такого?
– Она собиралась убить Чарли Ашера.
– Ты же говорил, она ему дрочила.
– Тут все иначе.
– Без дрочки?
– Нет, я про то, что она – совершенно другое существо. У этой нет когтей, насколько я вижу. Эта просто визжит.
– Но ты уверен, что она сверхъестественная, потому что?..
– Потому что когда она визжит, у меня голова наполняется умирающими людьми и прочими кошмарными фиговинами. Она сверхъестественное существо.
– Сам ты сверхъестественное существо, обалдуй, – произнес с пола женский голос. Она села.
Ривера и Кавуто отпрыгнули, последний – слегка при этом тявкнув.
– Из тех собирателишек душонок, а? Рыщешь повсюду как бы весь такой незаметный. – Она смахнула с лица волосы, и на ковер вылетела веточка.
– Вы же не местная, правда? – осведомился Кавуто, делая вид, что не он только что тявкал от страха, как крохотная перепуганная собачонка.
– АХХХХХХХХИЕЕЕЕЕЕЕ!
Двое отпрыгнули еще дальше, когда она с трудом поднялась на ноги. Кавуто потряс головой, словно бы стараясь смахнуть облачко из поля зрения.
– Вот видишь? – произнес Ривера.
– У вас имеется удостоверение личности, мэм? – спросил Кавуто.
– Я – бянши, смертный ты дуралей! АХХХХИИЕЕЕЕЕЕ!
– ЗЗЗЗЗЗЗТ! – сказал электрошокер.
Она вновь рухнула кучей тряпья. Кавуто выхватил у Риверы шокер и уложил ее собственноручно. Затем вернул оружие, а сам встал на колени, отцепил от пояса наручники и замкнул браслеты у нее на худых запястьях.
– Холодная.
– Сверхъестественная, – сказал Ривера.
– Не она одна, очевидно. – Он снял шляпу, чтобы Ривера мог видеть его вздетую бровь дознания.
– Я не сверхъестественный.
– А я и не сужу. Я не из таких. Это травмирует. По-мню, каково мне было, когда меня разоблачили.
– Какое место у тебя вообще могли разоблачить? Ты участвовал в Параде гордости в своем выходном синем мундире, но без штанов и с желтым гульфиком.
– Это же не значило, что я гей. В тот год тема была “Легавые без штанов”. У тебя монтажная лента есть? Визжит она жутко, бля. – Кавуто приспосабливался к любым диковинам, это как водится. Имелась у него эта способность – отрицать сверхъестественную ситуацию и в то же время практично с нею справляться. Потому-то Ривера ему сразу и позвонил.
– Собираешься рот ей заклеить?
– Только пока не довезу до Святого Франциска и не заставлю их вколоть ей успокоительного, а там сдам под психиатрическую опеку. Скажу, она сама это сделала.
– До Святого Франциска отсюда и десяти кварталов не будет. Швырни ее в машину, наплюй на светофоры – и будешь там, не успеет она прийти в себя.
– Не собираюсь я тащить ее к машине, когда она, вероятно, способна дойти до нее самостоятельно.
– Я тебе помогу. Она еще минут двадцать не оклемается.
– Тебе как раз хватит