— Зарплата составляла восемьсот пятьдесят тысяч, — мрачно усмехнулся Чапел. — Факты лучше не искажать.
Разумеется, они знали о нем все. И было бы странно, если бы Сару не ввели в курс дела. Ведь им предстояло вместе работать.
— Так что же? — спросила она.
— Продолжайте. Горю нетерпением услышать остальное.
— Отлично. — Сара пожала плечами. — Итак, вы вышли из «Прайс Уотерхаус» и побежали куда глаза глядят. Буквально, судя по тому, что мне известно. Следующие два года вы день-деньской только и делали, что в свободную минуту плавали, ездили на велосипеде или бегали. Мало кто может пройти все три этапа марафонского триатлона за десять часов пять минут: это же заплыв на две мили в океане, потом сто десять миль велогонки и потом еще беговой марафон, если вам никак не угомониться. Я сама однажды пробовала. Сошла с дистанции на марафоне: разумом хотелось дойти до финиша, а ноги отказывались нести. Одолела всего шестнадцать миль. А попытаться еще раз духу не хватило. От чего вы убегали, Адам? Это вопрос, который задает себе каждый. Никогда не встречала настолько загнанного человека.
Он не нашелся что сказать в ответ. Ему никогда не удавался самоанализ. И ему не нравилось, что она сидит здесь перед ним и задает вопросы, ответов на которые он старательно избегал всю жизнь. Он видел ее совсем близко, разгоряченную от ходьбы. Пряди волос прилипли ко лбу. Щеки раскраснелись. Топ обтягивал грудь, и сквозь влажную тонкую ткань темнели соски, и он понимал, что на самом деле разговор ее заводит, а знание его подноготной для нее вроде инъекции наркотика.
— Теперь всё? — спросил он.
— Почти, — ответила она, склонив голову набок. — Помогите мне самую малость, и мы покончим с этим. Осталась небольшая, но важная деталь. Ваш отец умер примерно в то же время, так? Застрелился, если не ошибаюсь. Простите за прямоту, но наша профессия не поощряет всякие там деликатности. Почему вы уволились? Вы один из тех бедолаг, которые тратят свою жизнь, пытаясь воплотить чужие ожидания? Когда его не стало, вы решили, что свободны. Угадала? Странно, что вы тоже не покончили жизнь самоубийством. Такое нередко случается и с людьми посильнее вас.
— Думаете, открыли для меня что-то новое? — спросил он, пытаясь говорить непринужденно и не обращать внимания на пульсацию в висках. — Передохните, а еще лучше припасите свой блицанализ для кого-нибудь другого.
— Адам, мне вы можете рассказать, — продолжила она вкрадчивым голосом, который, как ледоруб, вонзался в его сознание. — Уж я-то знаю, что такое требовательный отец. У самой такой был. Любое дело должно быть выполнено наилучшим образом. Высшие баллы в школе. Лучше всех в спорте. Либо победить, либо не браться совсем. Угадала? Приходилось оправдывать ожидания отца. Делать, как он сказал. Быть таким, каким он хотел вас видеть.
— Хватит! — выкрикнул Чапел с такой силой, что боль огнем обдала плечо.
— Так скажите мне!
— Сказать что? Что он был неудачником? Что вечно жаловался? Что злился на весь белый свет? Что, по его мнению, все против него ополчились? Вы это хотите услышать? Вы хотите услышать, что я жил, пытаясь соответствовать его ожиданиям? Чего спрашивать! У вас и так уже есть на все ответы. — Чапел горько усмехнулся. Он терпеть не мог обсуждать свое прошлое, свою семью и вообще ненавидел плакаться в жилетку. Прошлое — мишура. Жизнь здесь и сейчас, а не где-то когда-то. — Ну, теперь-то всё?
Вздохнув, Сара покачала головой и внимательно посмотрела на него:
— Затем наступило одиннадцатое сентября, и это вас спасло. Ваши метания закончились. Вот оно, дело жизни. Смысл существования. Вы нашли свой Грааль. Вас тут же подобрало Казначейство. Не так уж много специалистов с вашим опытом и вашими мозгами. И вот вы занимаетесь тем, чем хотели. Вам так это виделось? Или вы просто искали замену — кого-то, кто вновь потребует от вас невозможного?
— Боюсь, это не ваше дело, — произнес Чапел, обретая спокойствие.
— Позволю себе не согласиться, — ответила Сара. — Вполне вероятно, что однажды наступит день, когда мне придется на вас рассчитывать. Поэтому замечу, что все ваше прошлое — это очень даже мое дело. Если вы слабак с неустойчивой психикой, я хочу узнать об этом сейчас, а не когда будет поздно. Проснитесь же! Вы больше не живете в реальном мире. Теперь вы в мире, который для других не существует. Никто из нас не является здесь тем, за кого себя выдает. Если хотите знать, Жиль Боннар один из наших, из МИ-шесть. Удивлены? Сейчас вы шпион, нечто вроде привидения, нравится вам это или нет. Вы в нашем мире.
Ее слова разносились гулко, словно ему зачитывали обвинительный приговор.
— Вы закончили?
— Не совсем. — С этими словами она подошла к нему и опустилась перед ним на колени. — И вот после всего этого я должна сказать, что до сегодняшнего вечера не знала о вас ничего. Ни кто вы были. Ни что заставило вас уйти с прежней работы. Мне казалось, что все эти разговоры о долге и родине во многом всего лишь бравада, обычное пускание пыли в глаза. Размахивание флагом. Я ошибалась, Адам. И я это поняла. Ошибалась, посчитав вас одним из ребят Гленденнинга. И ошибалась, наверное, решив, что мы с вами похожи. — Она ласково провела пальцем по его щеке. — Посмотрите на себя. Уставший до изнеможения, обожженный, потерявший троих лучших товарищей. И все равно в строю, вкалываете в две смены, а могли бы еще три недели отсыпаться в больнице, получать свои обезболивающие. Выходите из игры, пока можно. Это настоящее дело. Вы не созданы для этого.
Он поймал ее взгляд:
— То же самое мне сказал Кармине Сантини. Вы оба не правы.
Ее руки соскользнули на его грудь и начали нежно растирать ее.
— Как плечо?
— Болит убийственно, — признался он.
Она целовала его в шею, в подбородок, в щеки.
— Что же нам с вами делать?
Ее губы коснулись его губ.