«Только прошлое неизменно», – говорил мне Гибсон.
На Колхиде, где прошлое систематизировалось и сортировалось, это было более чем справедливо. Если на мой вопрос существовал ответ, то искать его следовало здесь.
– Лорд Марло, не приказывайте мне, – заявил примат. – На этот раз вы прибыли не по распоряжению императора.
Он сильно постарел. Прожитые столетия оставили на нем свой след. Рыжие волосы приобрели желтоватый оттенок слоновой кости. Прежде гладкое лицо покрылось морщинами, став похожим на источенный водой известняк. А глаза… эти фамильные изумруды, некогда такие же яркие, как у самого императора, выцвели в дымчатое стекло и спрятались за сложным оптическим прибором со множеством линз, благодаря которым Арриан до сих пор еще что-то видел. Однако его характер был выкован из имперского железа и не прогнулся под моим напором.
– А вы не угрожайте мне, примат, – холодно сказал я.
– Я и не угрожаю, – ответил Тор Арриан. – Просто напоминаю, ваша светлость, что пустил вас сюда из любезности, которой есть предел…
Он передвинул стопку бумаг, лежавшую перед ним. В камине – единственном источнике тепла в этой холодной каменной комнате – потрескивал огонь; пахло торфом.
– Вы весьма помогли нам в свой предыдущий визит, за что мы крайне признательны. В знак благодарности мы вновь открыли перед вами двери.
– Примат, не водите меня за нос.
Мне пришлось почти час простоять снаружи под мелким дождем, кричать и колотить в ворота. Лишь упоминание о смерти Гибсона заставило троих братьев в зеленых мантиях впустить меня и отвести к Арриану.
– Но мой прежний визит тут ни при чем, – прищурился я. – Вы впустили меня из любопытства.
– Мы считали, что Гибсон вот уже не одну сотню лет как мертв, – признал примат. – Островитяне даже привозили его прах.
Он положил на стол скрюченные узловатые руки и добавил:
– Да и вас тоже записали в погибшие.
Это удивило меня. Действительно, с моего прибытия на Падмурак прошло почти полсотни лет, но я не ожидал, что вести о моем исчезновении так скоро достигнут атенеума и разнесутся по Империи. Я думал, имперская пропаганда сочтет гибель Адриана Полусмертного информацией, недопустимой к распространению, а оказалось, что молва летит быстрее света.
– И все в это поверили? – спросил я, развивая мысль.
– Официального объявления о вашей смерти до сих пор не было, но слухи ходят…
Глаза примата за скоплением линз прищурились еще сильнее.
– Вильгельм попросил меня лично их подтвердить.
Вильгельм. Непривычно было слышать, чтобы императора упоминали так фамильярно.
Арриан откинулся в кресле и подкрутил линзы, чтобы лучше видеть меня на расстоянии. За стеклами его глаза выглядели громадными, придавая ему гротескный, почти совиный облик.
– Где вы были?
– Арриан, расскажите мне, кто такой Гибсон, – парировал я, – и я отвечу на все ваши вопросы.
– Скоро вам отвечать перед его величеством.
– Перед его величеством, безусловно, – согласился я. – Но не перед вами.
На этом разговор застопорился. Тор Арриан снял оптический прибор, повернул маленькую латунную ручку и снова водрузил аппарат на голову. Примат весьма ловко скрывал нетерпение, но я, за долгие годы привыкший к нюансам сьельсинских жестов и выражений, легко читал его обеспокоенность.
– Перед смертью у Тора Гибсона случился удар, – сказал я. – Он забыл, где находится. Считал, что на Белуше.
Услышав название планеты-тюрьмы, Арриан быстро сморгнул.
– Примат, для схоласта вы чересчур эмоциональны.
Огромные затуманенные глаза снова заморгали.
– Схоластов много, – произнес Арриан. – Я не знаю настоящих имен и биографий каждого.
– Вздор, – без тени сомнения возразил я. – Вы примат Имперской библиотеки. Он был вашим архивариусом.
Схоласты были обучены запоминать колоссальные объемы информации. Мастерски владели мнемоникой. Нелепо было пытаться убедить меня, что он не знал о прошлом Гибсона.
Положив руку на стол, я слегка наклонился:
– Я понимаю, что мой запрос противоречит традициям. Но также знаю, что ответ на него не нарушит правил Предписания. Прошу вас, Арриан. Тор Гибсон был мне… как отец. Я хочу узнать его настоящее имя. Только и всего.
Тор Арриан снова перемешал бумаги и, кряхтя, поднялся. Для глубокого старика он был весьма проворен; его ноги в тапочках быстро зашуршали по тавросианскому ковру, расстеленному на гладком каменном полу. Из ниши над столом выглядывал бюст Зенона. Примат молча подошел к высокому сводчатому окну, выходившему на четырехугольный двор, коих в атенеуме было множество.
– Лорд Марло, вы знаете, что собой представляет наш орден? – спросил он, сцепив за спиной узловатые пальцы.
Я не ответил, почувствовав, что не должен мешать стариковской речи.
– Это канава, куда великие дома сливают свои нечистоты, – сказал Тор Арриан, опустив голову.
Я остолбенел. Я готов был услышать от примата что угодно, но не это.
– На одного из нас, наставленного имперскими лордами на вечное служение, приходится десяток бесполезных. В этих стенах заключены сыны и дочери Империи, кого родители сочли недостойными. Те, кто оказался непригоден править, непригоден служить в легионах, непригоден стать священником… те, кого не смогли выгодно женить или выдать замуж.
– Как это? – спросил я, повернувшись к нему в кресле.
Труд схоласта требовал предельной дисциплины, многолетних занятий и тренировок, чтобы усвоить информацию, объема которой хватило бы на несколько библиотек.
– Спросите совета у кого-нибудь из братьев-кухарей, и они лишь тупо посмотрят на вас в ответ, – сказал Арриан. – Попросите их дать оценку имперским расходам за последнюю тысячу лет или рассчитать, сколько топлива должно производиться за определенный период в конкретном галактическом секторе, и они ничего вам не скажут…
Из окна на меня уставилось отражение примата.
– Большинство из нас здесь не по своей воле и не благодаря нашим талантам, а потому что мы – обуза.
Я был ошеломлен. Не мог поверить своим ушам. Мне в юности так рьяно хотелось стать схоластом, я так об этом мечтал! Откровения о том, что сюда попадают в наказание, были для меня столь же чужды, как грязные ямы Эуэ.
– Меня заставили вступить в орден, – признался главный схоласт. – В императорском роду много отпрысков… которым запрещено иметь детей еще со времен Великой хартии.
Тор Арриан умолк и снова снял свои сложно устроенные очки.
– Вы должны понимать, – вздохнул он, – что к нам приходят люди всех сортов. Изгои. Беглецы. Преступники. Мы обучаем даже крестьян, чтобы те могли вернуться назад в деревни в качестве инструкторов и советников, хотя истинным схоластом плебей, разумеется, стать не может. Они попросту не живут столь долго.
Без причудливого созвездия линз на лице примат снова стал похож на рыжеволосую копию императора, напомнил мне прежнего молодого Арриана, с которым я встречался в тот первый визит, только похудевшего и изможденного.
– Вот и в истории Тора Гибсона нет ничего необычного.
– Расскажите, – попросил я, изводясь из-за того, что старик тянул время.
Внутри меня змеиными кольцами вдруг начала сжиматься тревога.
– Вам известно о восстании сентябристов? – спросил схоласт и повернулся спиной к окну.
Я