Известие о смерти коллеги он воспринял как и следовало ожидать. Голос Келе звучит механически пусто и глухо, как у человека, пережившего серьезное душевное потрясение. Келе Вальдец подтвердил, что вчера они с Хебером прогуливались в окрестностях университета.
– Как он выглядел во время прогулки? Ничего подозрительного не заметили?
– Я… я не знаю… Пожалуй, да. Он выглядел каким-то… обеспокоенным, что ли. Нервным, если вы меня понимаете.
– Кажется, понимаю. – Я киваю. – И все-таки…
– Отвечал как-то уж очень односложно… Как будто мыслями был совсем в другом месте. Я так и не понял, с чем это было связано. Возможно, с работой.
– Вы его об этом не спросили?
– Нет. А что, должен был?
В его глазах блеснула надежда, как будто отрицательный ответ с моей стороны облегчил бы его ношу. Последнее крайне редко происходит на полицейских допросах, преследующих совсем другие цели.
– Нет, – отвечаю я тем не менее, – я так не думаю. Не показалось ли вам, что Томасу Хеберу угрожает опасность?
– То, что ему угрожала опасность, чувствовал не только я. – Келе кивает. – Особенно после бойни на Утёйе. Тогда Томас только закончил свою диссертацию – и сразу оказался в центре внимания, в том числе экстремистов. Журналисты брали у него интервью, он участвовал в дебатах на телевидении. Он стал, так сказать, публичной персоной, а значит, опасен. «Правые» знали его еще со времен AFA, если вы в курсе.
– Я в курсе. Но из того, что я знаю, не совсем понятно, как все могло зайти так далеко… Я имею в виду убийство.
– Я и не говорю, что они его убили. Вы спрашиваете, не угрожала ли Томасу опасность.
– И все-таки, как вы считаете, эти группировки могли пойти на убийство?
– «Правые», вы имеете в виду?
– Да, именно.
Келе складывает руки на груди. Его голос звучит все так же механически, но взгляд оживает, в глазах появляется блеск.
– Нет, я так не думаю. Но вам следует расспросить об этом кого-нибудь другого. Я слишком плохо их знаю.
Я выкладываю на стол LOGG-документ, протягиваю ему.
– Вот что я нашел в его компьютере. Взгляните, особенно на последнюю фразу. Я затрудняюсь ее истолковать.
Келе просматривает первую страницу, поднимает глаза.
– Какое вы имели право это читать? У вас есть разрешение на взлом его компьютера?
– Когда человек умирает такой смертью, как Хебер, рано или поздно у нас появляется разрешение на все, что нам нужно.
– Эти заметки касаются его полевых исследований, это дневник ученого. Можете предъявить мне письменное разрешение?
– Я предъявлю его вам в самое ближайшее время, не волнуйтесь. Но для начала взгляните на последнюю страницу.
Келе нехотя пролистывает документ, читает запись от 12 декабря.
– Этот пятнадцать девяносто девять, должно быть, один из его респондентов, – замечает он, осторожно касаясь бумаги кончиком пальца.
– Похоже, он не просто респондент. И эта запись отличается от остальных, уж слишком эмоциональна.
Келе поднимает на меня глаза.
– Я понятия не имею, что бы это значило. – Он откладывает документ, выглядит расстроенным. – Это личный дневник, у меня нет никакого желания читать его. У вас есть копии?
– Нет, – отвечаю я.
* * *Счастливой Лючии.
В лифте, поднимаясь к себе в «убойный отдел», я читаю эсэмэску от Грима.
Пишу ответ:
Не думал, что они оставили тебе мобильник.
Новое сообщение поступает тут же, как будто Грим с мобильником в руке только и ждет от меня весточки. Возможно, так оно и есть: таким, как он, заниматься в клинике Святого Георгия особенно нечем.
Они не оставили, – пишет он. – Я его выкрал.
Смеюсь про себя. Потом звоню в психиатрическое отделение больницы Святого Георгия и советую им как следует просмотреть личные вещи пациента из двадцать второй палаты.
– И еще одно, – добавляю я под конец. – Ничего не буду иметь против того, чтобы пациент знал, кто именно на него настучал.
* * *В одной из многочисленных комнат для совещаний сидят Бирк, Олауссон и Мауритцон. Последняя – с чашкой дымящегося кофе, который как будто только и не дает ей провалиться в сон.
– У меня двое внуков, – говорит она, – одному два года, другому пять. Когда дочь не справляется, я беру их себе. Их привезут утром, а я ведь почти не спала.
– Мне жаль тебя, – прикрыв глаза, вздыхает Олауссон.
Прокурор Ральф Олауссон нескладный и долговязый. Когда он вздыхает, в носу у него что-то свистит. Он ходит в мятом костюме. Стоит Олауссону ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу, как под рубахой мелькает красный рубец – край здоровенного шрама на груди.
– Когда подойдут остальные? – спрашиваю я.
– Какие остальные?
– Это что, вся наша команда? Нас должно быть больше как минимум на порядок.
– Пока все, что есть, – меланхолично замечает Олауссон.
– Но ты ведь набираешь людей? Мы не можем вести расследование втроем.
Ральф пожимает плечами. Потом переводит взгляд на свои руки, как будто на текущий момент они для него – самое интересное, что есть в этой комнате.
– Ну… думаю, начнем.
* * *За полчаса мы прошлись по всему, что известно о смерти Томаса Хебера. Показания других свидетелей подтвердили то, что рассказал мне мальчик Йон Тюрелль. Сначала во дворе появился Томас Хебер, потом еще один человек, предположительно убийца. Последний удалился с места преступления раньше, чем третий, который прятался за мусорным контейнером. Когда же этот третий появился во дворе – неизвестно, потому что этого никто не видел.
Таксист, остановившийся на противоположной стороне Дёбельнсгатан, видел, как два человека выходили с заднего двора, но не вместе. Судя по его показаниям, оба покинули место преступления почти сразу после того, как было совершено убийство. В одной из квартир с окнами на Дёбельнсгатан страдающая бессонницей дама шестидесяти семи лет поливала цветы. Она видела то же, что и таксист. При этом ни она, ни он не смогли дать более детального описания произошедшему, чем это сделал Йон Тюрелль.
– Ему шесть лет, – задумчиво повторяет Бирк. – Нашему главному свидетелю шесть лет.
– Тем не менее картина событий более-менее восстановлена, – замечает Олауссон.
– Так-то то оно так… – возражаю я. – Но в этой картине полно неясностей.
– Что ж, – замечает Олауссон, – со временем все должно проясниться.
– То есть?
Олауссон обводит наш круг глазами. Лицо его будто оживает.
– По мере того как вы будете продвигаться в своей работе, – поясняет он.
– Но для этого нам нужны люди, – настаивает Бирк.
– Посмотрю, что можно для этого сделать.
Олауссон слабо улыбается. Вопрос можно считать закрытым.
– Думаю, что тот, кто стоял за контейнерами, пробыл там не больше пары минут, – замечает Мауритцон, как будто только для того, чтобы не уснуть. – Об этом свидетельствуют следы на снегу. Их не так много. Кроме того, с большой долей вероятности это была женщина. Тридцать восьмой размер – сколько мужчин носят такую обувь?
– Возможно, я кое-что о нем уже знаю, – встреваю я и