Я выругался, осознав, что остался без табуна и лучшего в округе племенного жеребца фризской породы. «Черное золото», как называли фризов, вполне превращалось в золото настоящее. Что для меня, как мага, не умевшего колдовать, служило хоть каким-то утешением. Жаль что до совершеннолетия я не мог этим золотом полноправно распоряжаться. И очень хотел верить, что тётушка не спустила мое состояние на сомнительные дела. Учитывая, что на хозяйство и быт она тратила прилично.
Тем временем, кто-то из приемышей притащил длинные шесты и они выловили из волн прилива мои дождевик и куртку. Кто-то из мелких приемышей расплакался. Я даже высунулся сильнее, посмотреть, кто там по мне внезапно убивается. Пятеро самых младших приемышей Цецилии рыдали в три ручья. По мне.
Я скривился. Решив, что теперь с меня точно хватит, я направился к дому. Плечо всё ещё горело от боли и меня даже чуть пошатывало. Хорошо, хоть ливень начал стихать. Впрочем я всё равно был промокший до последней нитки.
Дома я стянул с себя мокрую одежду, посмотрел рубашку с футболкой, измочаленные зубами жеребца в районе плеча. Ничего похожего на действие кислоты на ткани не наблюдалось, лишь обычные кровавые пятна. Я отложил одежду и занялся ранами. Достал антисептик из лошадиной аптечки, обработал раны, которые перестали кровоточить. С недоумение разглядывал их в зеркале. Казалось, что они должны были быть глубже — в море, когда я пытался вырваться, показалось, что Геркулес прокусил плечо до кости. С еще большим недоумением я прощупал ключицу. Она была целой, хотя я отчетливо слышал хруст костей. Теперь же на коже оставалась только неглубокая ссадина. Дикая боль, которая чувствовалась на берегу, исчезла.
Не понимая, что происходит, я переоделся в сухое. Залез на кухне в буфет, достав бутылку с Ундербергом. Плеснул настойку себе в стакан. Выдохнул. Эта чертова дрянь способна была угробить кого угодно одним своим запахом. Ну или наоборот воскресить за мгновение. Я выпил, задержав дыхание. Потом все же вдохнул убойных прошибающих паров, закашлялся. Зато внутри все обожгло, озноб через несколько мгновений отступил. Прокашлявшись, я повторил. Однако согреться до конца после купания в холодном Ваттовом море не удавалось. Я направился в гостиную, закинул дрова в почти угасший камин и сжёг в нём на всякий случай подранную жеребцом одежду. Чтобы ни у кого вопросов не возникало.
После этого уселся в кресло у огня. Когда Цецилия с приемышами наконец вернулись, я уже успел согреться и даже задремал. Они застыли на пороге, увидев меня, а потом с радостными воплями бросились обниматься. Вот чёртовы засранцы. Мне стало вдруг приятно и даже немного совестно, что я действительно когда-то подумывал их выгонять.
В этот миг я поймал на себе недоуменный взгляд тети. Нет, она не была удивлена или расстроена тем, что я остался жив. Скорее досадовала, что её приёмыши так отнеслись ко мне вопреки её разговорам про меня и «выгонит из дома».
Придётся, похоже, вычеркивать, Цецилию из списка подозреваемых. Досадно. Потому что никаких других кандидатов, гипотетически желавших мне смерти, в этом списке не имелось. Ну, кто кроме тех неизвестных, кто убил моих родителей девять лет назад.
— Что случилось, Эгихард? — спросила между тем Цецилия.
— Коней заколдовали. Подослали одного чужого. Он увел их всех за собой в море… А Герке… Он боролся с ним, но в итоге стал превращаться в какую-то морскую лошадь с рыбьим хвостом. Что стало с остальными лошадьми, кто сбежал из загона? Поймали кого-нибудь?
— Нет, — печально отозвалась малышня. — Они потом все вдруг умчались в сторону моря. Когда мы до дамбы добрались, увидели, что они все уплыли. И заметили твою одежду среди волн.
Цицилия нахмурилась. На лбу ее пролегли хмурые складки.
— Геркулес перестал тебя слушать, Эгихард?
— Он вцепился мне в плечо и хотел утопить. А потом…
Я вдруг понял, что не хочу говорить о том, что было потом.
— Покажи-ка, — тетя подошла ко мне, стянула с плеча свитер и ничего не увидела. — Это плечо?
— Другое, — нехотя произнес я. — Эй, аккуратнее, это мой любимый свитер.
— Его моль скоро съест, — едко заметила тетя, оттянула горловину, чтобы посмотреть второе плечо. — Ничего нет, Эгихард. Даже синяков не осталось. Морок наверное навели.
Я не веря покосился на плечо. На коже, действительно не было ни следа. Хотя я совсем недавно обрабатывал раны. Впрочем чувствовал, что плечо уже совсем не болит.
Цецилия посмотрела на меня.
— Что было дальше?
— Выглядело так, как если бы кто-то плохо поработал с заклятиями. Герке стал превращаться в скелет.
— Завтра во время отлива посмотрим, — сказала тётя. — Так, дети, с Эгихардом всё в порядке, можете больше не волноваться. А теперь спать! Бегом!
Я окинул толпу взглядом.
— А где Алике? — спросил я. — И еще двоих не хватает.
Цецилия, нахмурившись, встревоженно оглядывала подопечных. Я поднялся. Глянул убийственно на тетушку. Потом снял охотничье ружье со стены, достал патроны из комода, зарядил, несколько бросил в карманы брюк.
— Эгихард…
— Возьмем двух старших с фонарями. Остальным — сидеть дома, никуда не уходить! Поняли?
— Да, — хором отозвались они.
— Кто и когда видел Алике и Блазе с Милли в последний раз?
— Они втроем ловили Лоххи… — отозвался кто-то робко.
Мы вышли из дома и снова направились к лошадиному загону. А оттуда уже в сторону, куда сбежали лошади.
— Эгихард, зачем тебе ружьё? — спросила Цецилия.
— Для красоты. Я ведь прекрасно знаю боевую магию, тётушка, — отозвался я.
— Сейчас не время для дурацких острот!
— Как и не время для дурацких вопросов, — огрызнулся я. — Чёрт бы вас побрал и всех моих родственников.
— О, да, — в сторону сказал моя тётушка.
Я покосился на нее с подозрением. Но она не стала ничего пояснять.
Около прорыва в ограде загона следов на земле не осталось — всё уничтожил ливень. Но меня словно вела интуиция.
Фонари пары тетушкиных приемышей светили на мокрую землю, на примятые влагой травы. Мы поднялись на один из терпов. И тут лучи света задрожали, заметались по залитой кровью земле. Кто-то испуганно вскрикнул и заплакал. Цецилия вырвала фонарь, направила его на оборотня. Ружьё уже лежало у меня в руках. Я взвёл курки.
— Лоххи…
Я медленно подошел к кобылице. Она перебирала передними ногами, пытаясь ползти в сторону моря. Из её окровавленного рта вырывалось злое всхрапывание. По земле яростно захлестал рыбий хвост. Не было у