Ася схватила документы и помчалась. Приехала, а тут и выяснилось, что малюток-то двое, и старшему уже восемь. На форумах это называют «паровозиком». Сидят вместе на диване, старший младшего схватил и злобно зыркает на всех: у нас другие планы.
– Слушай, – присела на корточки, – ты серьезный мужик, вот что хочу сказать. Вас разделить собираются. Мелкого в дом ребенка, а тебя – в детдом. Хочешь с братом остаться? Тогда без вариантов – ко мне.
* * *Асина мать живет теперь в крошечной развалюхе, там, в Сосновой поляне, где и Ася выросла с детства, а квартиру сдает. На эти деньги покупает одежду, косметику; фланирует по Невскому, висит на сайтах знакомств. Выглядит абсолютно окей. Подтянутая засушенная дама в блузе. На краю дачного массива стоит ее ржавый конь.
Но в домик зайдешь – жутковато. Там и раньше-то было не ахти. А четверть века прошло, без никакого ремонта. Две крохотные комнатки, кухонька, курятник, обросший пометом. Куры, коза, кошки и собаки. Теснота, жуткий бардак, горы нелепых предметов, грязь и дым. На окне громоздятся пустые банки.
– А все-таки, мам, – Ася говорит, подливая маме сладкого красного (мать почти не пьет, курит только много), – ну кто папаша мой, а? Колись!
Ася и дети бывают здесь в гостях раз в две-три недели. Дашка любит животных, как придут – бежит козу кормить. Пацаны – те на дорогу норовят, там лужи, можно погонять сдутый старый мяч. Уделываются, конечно.
Мать морщится.
– Ладно, так и быть, скажу, – и отводит глаза, и Ася понимает: сейчас опять соврет.
И на этот раз ей уже и не забавно, а скорее досадно. В чем, черт дери, смысл врать? В чем сама идея этого вранья? Пусть даже мать изнасиловали, пусть это был примитивный партеногенез, непорочное зачатие… Почему не сказать-то?
Ладно, – Ася меняет тактику. – Ты мои фотки можешь показать младенческие?
А, ну это завсегда. Это пожалуйста. Мать мгновенно перестает стрелять глазами по сторонам и притаскивает пыльный бархатный альбом. Все чин чином. Асенька сидит, толстая, вся в складочках. С погремухой. В белых ботинках. Вроде и раньше Ася эту фотку видела, но сегодня до нее вдруг доходит одна небольшая значимая деталь.
– Сколько мне тут, мам?
– Шесть месяцев.
– А совсем мелкой покажи фотки? Вдруг я там на папу похожа?
– А у нас нет твоих фоток до шести месяцев, – и мать вдруг снова стреляет глазами по сторонам, да как резво. – Ты же знаешь, у нас сложное время тогда было! Моя сестра самоубийством… И вообще… Нет твоих фоток, ни одной. Эта первая.
Серенький дрыхнет уже на диване, укрытый пыльным одеялом. Дашка и Рома во дворе сажают друг на друга котят.
* * *Утром, переночевав у мамы в домишке, Ася – на работу, детей сразу в садик и в школу. Домой заезжать не будут. Идут по грязной дороге, и так спокойно кругом, так темно. Пацаны идут себе, даже Серенький не рыпается, хотя еще весной все падал в лужи, снимал с себя сапоги и реготал как ненормальный.
Ромка идет смурной, как был, так и остается: взгляд в амбразуру, рюкзак на спине, ладно. Полно таких, пол-Питера: заводчане, таксисты, грузчики. Пусть будет. Нормас.
Дашуня чапает по обочине, поодаль от всех, неровной своей походочкой, нарядная и грустная, в кедах со звездочками. Дашуня размером с Рому, хотя на два года его старше. Ася просит взять Серого за другую руку. Даша берет.
«Скажи спасибо, что в детдом тебя не сдала» – тут дело не в переживаниях Асиных по этому поводу, тут дело в другом. Не в чувствах дело, а в фактах. Хочется разобраться, как доктор Хаус. Почему «скажи спасибо», и откуда идея про детдом? Откуда вообще такой ход мысли?
– Почитайте-ка книжку Серому, пока не поехали. Рома, доставай книжку.
Нас…тупила…тупила весна.
Саша надел желтые носочки.
Жел-тые, как… Как кро… кор… Мама Ася, че это за слово? Ко-рокусы?
Крокусы. Цветы такие.
Или как… лю…лютики.
А Ма-ша во…во-об-ще не ста-ла на-де-вать нос-ки.
Мы пойдем очень далеко, сказал Саша.
Водитель включает зажигание. Триста шестая встряхивается, дребезжит, вибрирует.
Давай… кто… быстрее до-бежит до и… До и…вЫ? Это как так?
Ива. Дерево такое.
Предложил Саша… Ой, Даша, это твоя очередь еще! Видишь, с маленькой буквы.
Нечестно.
Не ссорьтесь.
До ивы, предложил Саша и помочался вперед.
Чего-чего вперед?
Помолчал вперед.
Помчался.
…Да, так вот: между прочим, ведь у мамы была сестра, которая покончила с собой. А почему она так – никто не знает.
…Сестра, которая покончила с собой. Асина тетя то есть. Она покончила с собой как раз почти сразу после Асиного рождения. Через полгода, если точнее. И почему-то у мамы нет ни одной фотографии Аси до шести месяцев. Это странно: обычно младенцев то и дело фоткают, даже в те времена. У деда был фотоаппарат, и снимать он любил. Но Асиных фоток до полугода не существует в природе.
Серенький уже весь извертелся у нее на коленках, а Даша и Рома давно перестали читать. Серый обмяк. Укачивает бедолагу. Да Асю и саму укачивает.
…Нет ни одной фотографии; она покончила с собой; скажи спасибо, что не сдала в детдом; дождь брызгает на стекло, Даша смотрит на Асю, и брови ползут вверх: я?! На мам Асю?! Похожа?! Да, детка, ты, на «мам Асю», а я похожа ли на свою маму? Не очень…
…Когда мне было шесть месяцев. А после шести месяцев я…
…Скажи спасибо, что не сдала в детдом…
…На самом деле мама – это та, которая…
…Которая, когда мне было шесть месяцев…
Тогда все складывается. Тогда понятно, почему все. Почему мама меня отдала бабке с дедом. И ее слова про детдом. И про папашу почему врет – тоже понятно. Не знает она, кто папаша. Если она сама не мама, то откуда папу-то возьмет?
И теперь Ася знает правильный вопрос. Она знает, что спросит в следующий раз, когда нальет маме красного сладкого. Нет-нет, она не спросит «кто моя мама» – уже лишнее. И не спросит «кто мой папа» – этот вопрос очевидно остается в таком же тумане, как вот, к примеру, церковь за болотом, мимо которой мы стремительно проезжаем. И переживать тут нечего, тем более что теперь Ася знает правильный вопрос:
– Мам, а мам, а как меня звали на самом деле?
* * *Триста шестая въезжает на Автовский путепровод: внизу – рельсы, контейнеры, песчаные конусы, пестрые листья, тропинки, а наверху –