Редактор был прав, когда вычеркнул первую фразу Воннегута, не так ли? Повествовательное предложение звучит сильнее. Это обычное свойство повествовательных предложений[44]. Знание о том, что интересно, а что нет, не имеет никакого отношения к «Выстраивая слова…», а «помните» подразумевает «должны помнить», но ведь никому не хочется, чтобы его поучали. В общем, фраза «Выстраивая слова в строки, помните…» не «представляет тему в новом, интересном свете».
~Во вступлении к своему эссе Воннегут замечает: «Газетные репортеры и писатели-технари обучены составлять тексты так, чтобы не оставлять там ничего от их собственного “я”», однако все остальные писатели «готовы многое поведать читателю о себе».
[Нас как читателей] Эти откровения [завораживают. Они] рассказывают нам, с каким человеком мы проводим время. Невежда наш автор или мудрец, [нормальный он или давно свихнулся,] глуп или умен, честен или лжив, весел или траурно-серьезен…
Редактор убрал сообщение о том, что откровения «завораживают» (а также третье упоминание о «читателях») и предпочел сразу же перейти к делу: «Эти откровения рассказывают нам, с каким человеком…» Также вычеркнуто «нормальный он или давно свихнулся». Слишком уж много всего тут перечислялось, верно? Мысль понятна и так.
~А вот два предложения, которые редактор выкинул из раздела «Имейте смелость вымарывать лишнее»:
[Если бы преподаватели были единственными, кто требует от современных писателей придерживаться художественного стиля прошлых лет, мы с полным правом могли бы их игнорировать. Но читатели требуют того же самого. Они] хотят, чтобы наши страницы были похожи на страницы, которые они видели раньше.
Вот окончательный вариант:
Читатели хотят, чтобы наши страницы были похожи на страницы, которые они видели раньше.
~Зачем набираться смелости и вымарывать лишнее? Чтобы текст становился сильнее. Если он не загроможден всякой чепухой, которая только отвлекает, удельная энергия воздействия оставшихся слов выше (конечно, если они точны).
~Пятый совет Воннегута: «Говорите собственным голосом».
Ваш самый естественный стиль письма обязательно будет отражать манеру речи, которую вы усвоили ребенком. Счастлив писатель, который рос в Ирландии: тамошний английский очень приятен и музыкален. Сам я рос в Индианаполисе, где обычная речь звучит словно жестянка, разрезаемая ленточной пилой, а языковой словарь так же богато изукрашен, как разводной ключ.
Все… разновидности речи прекрасны, как прекрасны все разновидности бабочек. Каким бы ни был ваш первый язык, его нужно холить и лелеять всю вашу жизнь. И если он отличается от общепринятого английского, просвечивает, когда вы пишете на «усредненном» английском, результат, как правило, замечательный. Как прекрасная девушка, у которой один глаз голубой, а другой зеленый[45].
~Вот вам целый спектр разных голосов – в подтверждение тезиса Курта. Все эти фразы служат началом того или иного рассказа. Ни один из этих голосов не похож на воннегутовский. И все они – разные. Да, в чем-то они похожи, но не больше, чем отпечатки пальцев разных людей или снежинки. Не подсматривайте в примечаниях, откуда эти цитаты. Просто прочтите вслух и как следует впитайте в себя эти слова:
Вы бы тогда наверняка с радостью познакомились со мною. Я была дама, умевшая ценить юность. Да-да, всё это счастливое время я отнюдь не походила на некоторых. Оно вовсе не пронеслось близ меня, подобно мимолетной грезе. Вторники и среды были для меня столь же веселы, как и субботние вечера[46].
Дверь закусочной Генри отворилась. Вошли двое и сели у стойки[47][48].
Слепые, они вечно мурлычут чего-то себе под нос, прислушайтесь-ка. Вам живо станет понятно, почему так, коли вам доведется побыть рядом с таким. Вы мигом начнете по-особому смотреть на людей, и вам в первый же раз покажется нежданно-негаданно, что вы снова где-нибудь в церкви, среди толстогрудых дамочек и старых господинчиков, которые все негромко что-то такое гудят горлом, подпевают тому, что там толкует поп[49].
Ему приснилось, что сотню садов по дороге к приморской деревне вдруг объяло пламя и что все безветренные дневные часы эти языки огня пробивались сквозь цветение[50].
~Правда, замечательные фрагменты? Но при этом такие разные, верно?
~Да, Воннегут порицал свою речь, характерную для уроженца Среднего Запада. Но как насчет хотя бы вот этих его точных и музыкальных фраз, где звучание вторит смыслу и определяется функцией?
…Где обычная речь звучит словно жестянка, разрезаемая ленточной пилой…
Только вот обещаний плотской радости исходило от нее не больше, чем от ломберного столика ее бабушки[51][52].
Поверхность Земли шевелилась и вздымалась, не зная покоя от плодящейся жизни[53][54].
…Слово «шизофрения». ‹…› Мне оно виделось и звучало для меня так, будто человек отфыркивается в завихрении мыльных хлопьев[55][56].
~«Я заметил, – продолжает Воннегут в том же эссе, – что читатели, в том числе я сам, больше доверяют моим текстам, если я предстаю в них уроженцем Индианаполиса, то есть самим собой. А какой у меня выбор? Есть вариант, который яростно пропагандируют преподаватели и к которому, я уверен, пытались склонить и вас: писать как утонченный англичанин прошлого или позапрошлого века».
Думаю, сейчас преподаватели уже этого не требуют – в отличие от тех времен, когда учился он сам. Зато они требуют многого другого. Возможно, не менее губительного для души.
~Смотрите, как остроумно Воннегут вышучивает эти проблемы в «Завтраке для чемпионов»:
– Наверно, это не то слово, – сказала Патти. Она привыкла извиняться за неверное употребление слов. Ее к этому приучили в школе. Многие белые люди в Мидленд-Сити говорили очень неуверенно и потому старались ограничиваться короткими фразами и простыми словами, чтобы поменьше попадать впросак. Двейн, конечно, тоже говорил так. И Патти, конечно, тоже так говорила.
А выходило это потому, что их учительницы английского языка морщились, затыкали уши и ставили им плохие отметки, когда они не умели разговаривать как английские аристократы перед Первой мировой войной. Кроме того, эти учительницы внушали им, что они недостойны писать или разговаривать на своем родном языке, если они не любят и не понимают замысловатые романы, и стихи, и пьесы про давнишних людей из дальних стран вроде «Айвенго».
Чернокожие, однако, никак не желали с этим мириться. Они говорили по-английски как бог на душу положит. Они отказывались читать непонятные книжки, потому что они их не понимали. И вопросы они задавали дерзкие: «С чего это я буду читать всякую такую “Повесть о двух городах”? На фиг мне это надо?»
Патти Кин провалилась по английскому языку в тот семестр, когда ей было положено читать и ценить «Айвенго» – такой роман про людей в железных доспехах и про женщин, которые их любили. И ее