Даже издали я видела, как от раздражения у него подергивается левый глаз.
Даже издали ощущала на лице его горячее дыхание перед очередным ожидаемым приказом.
Даже издали почувствовала, как горло мертвой хваткой сдавило отчаяние, будто он был слишком близко, слишком жесток, будто его самого было слишком.
Я поскользнулась на доске и упала спиной на воду. Боль пронзила весь позвоночник до головы. Бэйн не был знаком с моим отцом, но, как и все в городе, знал о нем. Джордану принадлежала половина делового центра Тодос-Сантоса, второй половиной владел Барон Спенсер. А недавно отец объявил, что подумывает баллотироваться в мэры города. Он широко улыбался в каждую, оказавшуюся под боком камеру, обнимался с местными бизнесменами, целовал детишек и даже посетил несколько мероприятий в моей школе, дабы выразить поддержку обществу.
Все либо любили его, либо боялись, либо ненавидели. Я принадлежала к числу последних, не понаслышке зная, что его гнев, словно меч с двусторонним лезвием, был способен вмиг порезать на куски.
Языка коснулся соленый вкус воды, и, сплюнув, я потянула за шнурок на щиколотке, чтобы найти уплывшую желтую доску. Взобравшись на нее, легла на живот и принялась спешно грести к берегу.
– Да пусть этот козел подождет, – прогремел позади меня голос Бэйна.
Я бросила на него косой взгляд. Парень сидел на своей черной доске, свесив по бокам ноги и уставившись на меня горящим взглядом. Длинные светлые волосы прилипли к его лбу и щекам, а глаза травянисто-зеленого цвета многозначительно сверкали. Я посмотрела на него сквозь призму отцовского взгляда. Немытый пляжный бездельник с забитой татуировками грудью и шеей. Викинг, пещерный человек, неандерталец, которому было комфортно жить на задворках общества.
Паршивая овца.
Ван Дер Зи водятся только с лучшими в стаде, Эди.
Я повернулась обратно к пляжу и стала грести быстрее.
– Гребаная трусиха! – прокричал Бэйн достаточно громко, чтобы Джордан услышал.
Я не ответила, и не потому, что не могла найти слов. Бэйн не знал всей истории. Мне нужно было цивилизованно вести себя с отцом. В его мозолистых руках было мое будущее, и я хотела его вернуть.
Бэйн не просто так получил свое прозвище. По большому счету, он был прославленным хулиганом и вообще себя не контролировал. Из школы его не выгнали лишь потому, что у его матери было до черта много связей в городском консульстве. Но Бэйн управлял всеми нами. Каждым ребенком в школе. Богатыми говнюками. Избалованными футболистами. Танцовщицами из группы поддержки, которые превращали жизнь всех остальных девчонок в кромешный ад.
Бэйн не был хорошим парнем. Он был лжецом, вором и наркоторговцем.
А иногда и моим хахалем.
И хотя Бэйн был прав в том, что мой отец – первоклассный козел, сам Джордан был прав кое в чем другом. Очевидно, я принимала сомнительные жизненные решения.
– Джордан? – окликнула я и, перевернув доску, взяла ее под мышку и спешно зашагала к нему.
От холодного песка, липшего к ногам, немела кожа. По венам все еще бежал кайф от катания на доске, но я понимала: вскоре адреналин развеется, и мне станет холодно. Но я даже не вздрогнула, зная, что отец будет рад наблюдать мое неудобство и намеренно затянет разговор.
Кивком головы он указал мне за спину и прищурил глаза.
– Этот парень – Проценко?
Я наморщила нос, поддавшись нервной привычке. Джордан сам был иммигрантом в первом поколении, но выступал против моей дружбы с русским парнем, который переехал сюда с матерью после развала Советского Союза.
– Я велел тебе держаться от него подальше.
– И не только от него, – я шмыгнула носом, всматриваясь в горизонт. – По всей видимости, каждый остается при своем мнении.
Джордан ослабил ворот рубашки.
– А в этом ты, знаешь ли, ошибаешься. Я никогда не оставлял каждого при своем мнении, Эди. Просто выбираю, за что бороться. Это называется хорошим выполнением родительских обязанностей, и я стараюсь исполнять свои как можно лучше.
Отец как хамелеон: адаптировался и менялся до невозможности. Бессердечие он скрывал за беспокойством, а грубые замашки за рвением и синдромом отличника[8]. В моих глазах он стал монстром из-за своих поступков. А со стороны казался очередным законопослушным гражданином. Бедный мальчик прилетел в Штаты с родителями из Дании, воплотил американскую мечту и сам заработал свои миллионы тяжким трудом и безжалостным умом.
Его голос звучал встревоженно, но если он о чем-то и беспокоился, то точно не о моем благополучии.
– Отец.
Я вытерла лицо ладонью, испытывая отвращение оттого, что мне приходилось так к нему обращаться, лишь бы угодить. Он не заслужил права называться отцом.
– Ты же приехал не для того, чтобы говорить о «парне Проценко». Чем могу сегодня помочь?
Я вонзила доску в песок и оперлась на нее. Отец потянулся коснуться моего лица, но, вспомнив, что я вся мокрая, спешно убрал руку обратно в карман. В этот момент он выглядел по-человечески. Будто и не имел скрытых мотивов.
– Куда ты спрятала письма о зачислении в Бостонский и Колумбийский университеты? – Он упер руки в бока, а у меня чуть челюсть не отвисла.
Само собой, он вообще не должен был о них знать. Меня приняли в пять университетов: Гарвард, Стэнфорд, Браун, Бостонский и Колумбийский. Мой средний балл успеваемости был выше четырех. А фамилия Ван Дер Зи означала, что руководству университетов было прекрасно известно: мой отец пожертвует их замечательному учреждению пару миллионов долларов и почку в придачу за избавление от бремени моего присутствия. К несчастью, меня не интересовала учеба в колледже за пределами штата. Очевидная причина крылась в том, что я не хотела бросать серфинг. Он был важен для меня, как воздух. Солнце и ясное небо – как пища для моей души. Но главная причина была в том, что в Калифорнии жил единственный важный для меня человек во всем мире, и я отказывалась переезжать. Даже к северу в Стэнфорд.
Джордану было об этом прекрасно известно.
– Я их не прятала. Я их сожгла.
Я сняла гидрокостюм. Латекс больно хлопал по коже, пока я стаскивала его, обнажая маленькое сиреневое бикини.
– Я останусь рядом с ним.
– Понятно, – ответил он, понимая, что речь