Трой скептически прищурился, глядя на меня. Воплощение безжалостности, его губы превратились в вызывающую ухмылку.
— Докажи, что ты не ненавидишь меня.
И я это сделала. Я наклонилась и нежно прижалась губами к его губам.
Я поцеловала его.
Я поцеловала мужа, которого так ненавидела. Вопреки разуму, вопреки логике, вопреки всему, что подсказывало мне сердце.
Я поцеловала его, потому что мне было от него что-то нужно. Работа. Шанс на счастье. Некоторая свобода.
Он схватил меня за подол ночной рубашки и в два больших шага толкнул к ближайшей стене, прижав к ней. Я ударилась спиной и выгнулась, чтобы успокоить боль, струящуюся по позвоночнику. Мое тело гудело от чего-то незнакомого. Желание пронзило меня изнутри, и я снова потерялась в его прикосновениях.
Его губы сердито искали мои, он взял меня за бедро и обернул его вокруг своей талии, поднимая меня с пола, только он и стена поддерживали мой вес. Его эрекция пульсировала под тканью костюмных брюк, и я сопротивлялась инстинктивному желанию прижаться к нему. Я подняла руки, чтобы коснуться его гладких волос, пробежав ладонями по его гладкой гриве.
Он был мошенником.
Преступником.
Убийцей.
И я была… очарована.
Если я оказалась запертой в его золотой клетке, то имею право наслаждаться преимуществами, которые она давала.
Я провела пальцами по его мускулистой груди, блуждая, исследуя, страстно желая. Когда мои руки скользнули вниз по его животу, он остановил меня, сжав мое узкое запястье своей огромной ладонью. Я вскрикнула, когда поняла почему.
— Осторожнее, рыжик, — простонал он мне в рот, вынимая мою руку из кобуры и ловя мою нижнюю губу своими ровными зубами.
Черт возьми. Я старалась не волноваться и не кричать. Я только что дотронулась до пистолета.
— Ох, — я собралась с мыслями, все еще раскрасневшись. — Так это был твой пистолет? Я думала, ты просто рад меня видеть.
Он от души рассмеялся и понес меня, крепко обхватив ногами, к кожаному дивану. Настойчивый, холодный летний дождь стучал в окна, но в гостиной было жарко и напряженно от того, что происходило между нами.
Что, черт возьми, с нами не так? Мы не могли поддерживать пятиминутный разговор, и наше единственное общение до сих пор состояло в том, чтобы целоваться и дразнить друг друга, как школьники.
— Трой… — я простонала его имя ему в рот, поддаваясь внезапному вожделению, пробуя на вкус виски в его дыхании и изо всех сил стараясь подавить воспоминания, которые этот специфический запах принес с собой. Незнакомец, который погубил меня, чье имя я никогда никому не говорила.
— У тебя все еще месячные? — он укусил меня за шею, обернул мои волосы вокруг своего кулака и провел языком вниз по моему декольте. Другая его рука блуждала по моему телу, груди, заднице, ногам, знакомясь с каждым кусочком кожи.
Я замерла. Хотя мое тело реагировало на него, как на кокаин, мой разум знал, что лучше не прыгать в постель с мужчиной, который заставил меня выйти за него замуж. Я не знала, что на меня нашло, когда я поцеловала его. Может быть, я хотела дать этой нежеланной жизни справедливый шанс. Может быть, дело было в работе. Но это должно прекратиться.
— Да, — я замерла, наши губы разъединились.
— Черт возьми, — выдохнул он мне в рот.
Он сердито стянул с себя пиджак и откинулся назад. Разочарование обрушилось на меня от потери его прикосновения. Его тело было скульптурным, сильным, чертовски совершенным. И какая-то часть меня, жаждущая приключений, хотела знать, о чем много лет назад говорила девушка в коридоре, когда сказала, что он трахался как животное.
— Извини, — сказала я, моя грудь поднималась и опускалась в ритме бьющегося сердца.
— Иди на хуй, — он поднялся с дивана, запустив пальцы в свои волосы.
— Эй, — мягко возразила я, следя за его движением сквозь ресницы. — Я новичок во всем этом.
— Спэроу… — усмехнулся он, медленно качая головой, как будто я глупый ребенок.
Он называл меня только рыжиком, и мое имя звучало как проклятие, сорвавшееся с его губ.
— Это не школьные годы. Мне не нужны твои влажные, нерешительные поцелуи.
Я кинулась за ним. Как он смеет так со мной разговаривать?!
— Это не я настояла на том, чтобы мы поженились. Так что побереги свои высказывания, Мистер я-заслуживаю-всего-чего-хочу.
— Дело не в том, что ты сделала, а в том, что они сделали с нами, Мисс Чертова зануда, — он развязал галстук и бросил его на диван. — Всё. Хватит. Ты можешь снова притвориться, что спишь.
Он что, издевается надо мной?
— Кто они? — взревела я. — Что они с нами сделали? Кто-то заставил тебя сделать что-то против твоей воли? Ты не можешь просто, блять, сказать это и потом притвориться, что ничего не случилось, — я ходила за ним по комнате, пытаясь заставить его посмотреть мне в глаза.
Мысль о том, что Трой оказался в такой же клетке, как и я, никогда раньше не приходила мне в голову. Но это имело смысл.
В этом было много смысла.
Он посмотрел на меня, и выражение его лица сменилось с яростного на обычное, холодное и отсутствующее.
— Не смеши меня, — он повернулся ко мне спиной и налил себе еще виски. — Я никогда не сделаю ничего против своей воли. Жениться на тебе — был мой выбор.
— Вранье, — я горько улыбнулась, понимая, что задела его за живое.
Он был так же скован, как и я. Что-то свело нас вместе, и это была не любовь. И похотью тоже не пахло.
— Ты так же несчастен, как и я.
В комнате воцарилась короткая тишина, пока он потягивал свой напиток, проводя пальцами по аккуратному ряду дорогих бутылок виски в баре.
— Ты, наверное, не помнишь, рыжик, но когда ты была маленькой, ты каждое воскресенье сидела в церкви передо мной. Твой отец обычно засыпал на твоем маленьком плече, потому что был пьян, но ты гладила его седые волосы, как любящая дочь, и помогала ему потом идти домой. Ты всегда обнимала всех детей своего возраста и младше. Ты даже пекла гребаные кексы, когда у кого-то был день рождения. Ты была пиздец какой доброй, несмотря на твое дерьмовое воспитание, отсутствие матери и пьяного отца. И ты не бросила школу, не принимала наркотики, не стала распутной байкершей. Ты закончила среднюю школу, надрывалась в дерьмовой забегаловке и ходила на вечерние курсы, чтобы стать шеф-поваром.
— Ты… — он повернулся, тыча обвиняющим пальцем мне в грудь той рукой, которая все еще держала