Я взяла его, ненавидя себя за то, что сдалась.
– Такая хорошая, правильная, скучная девочка.
– Ты отвратителен. – Я пожала плечами. На самом деле нет. Но мне хотелось, чтобы он был таким.
– Отвратителен или нет, я все равно мог бы поцеловать тебя, если бы захотел, и ты бы мне позволила.
Я подавилась густым какао во рту, моя книга упала на землю и закрылась без закладки. Пристрелите меня.
– Почему ты вообще так думаешь? – Я повернулась к нему, шокированная его словами.
Он прислонился вплотную, одна плоская грудь к другой. От него пахло чем-то незнакомым, опасным и диким. Может, золотыми пляжами Калифорнии.
– Потому что мой папа говорил мне, что хорошие девочки любят плохих мальчиков, а я плохой. Действительно плохой.
И вот мы здесь. Снова столкнулись лицом к лицу. К сожалению, он был совсем не отвратителен и, казалось, размышлял, что делать с нашим новым общим секретом.
– Убить тебя? Ранить? Напугать? – Он задумался, источая безжалостную силу.
В моем горле застрял комок, который я никак не могла сглотнуть.
– Что мне с тобой делать, Хорошая Девочка?
Он запомнил мое прозвище с того дня на пляже. Это каким-то образом все ухудшило. До сих пор мы вели себя так, словно совсем не знали друг друга.
Вон наклонился так, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим. Я чувствовала его горячее дыхание – единственное, что в нем было теплого, – скользящее по моей шее. У меня пересохло в горле, каждый вдох проходил через него, как лезвие. И все же я продолжала делать вид, что сплю. Может быть, если бы он подумал, что я хожу во сне, то избавил бы меня от своего гнева.
– Насколько хорошо ты умеешь хранить секреты, Ленора Асталис? – Его голос обвился вокруг моей шеи, как петля.
Мне захотелось кашлять. Мне нужно было откашляться. Он приводил меня в ужас. Я ненавидела его с жаром и страстью тысячи пылающих солнц. Он заставлял меня чувствовать себя пугливой кошкой и доносчицей.
– О да. Если ты достаточно труслива, чтобы притвориться спящей, то достаточно хороша, чтобы хранить тайну. Вот в чем твоя особенность, Асталис. Я могу превратить тебя в пыль и смотреть, как твои частички танцуют у моих ног. Моя маленькая цирковая обезьянка.
Возможно, я и ненавидела Вона, но еще больше я ненавидела себя за то, что не противостояла ему. За то, что не открыла глаза и не плюнула ему в лицо. Выцарапывая его неестественно голубые глаза. Дразня его в ответ за все те разы, когда он дразнил всех нас в Подготовительной школе Карлайл.
– Кстати, твои веки двигаются, – сухо сказал он, посмеиваясь.
Он выпрямился, его палец на мгновение остановился у основания моего позвоночника. Он щелкнул пальцами, издав ломающийся звук, и я чуть не выпрыгнула из своей кожи, испустив вздох. Я крепче зажмурилась, все еще притворяясь спящей.
Он рассмеялся.
Ублюдок рассмеялся.
Пощадил ли он меня на какое-то время? Собирался ли он с этого момента навещать меня? Отомстить, если я открою рот? Он был таким непредсказуемым. Я не была уверена, как будет выглядеть моя жизнь утром.
Именно тогда я поняла, что, возможно, я хорошая девочка, но Вон недооценил себя три года назад.
Он вовсе не был мальчиком. Он был божеством.
* * *Вскоре после того, что случилось во время летней сессии в замке Карлайл, я потеряла маму. Женщина, которая так боялась, что я когда-нибудь получу солнечный ожог или поцарапаю колено, заснула, но так и не проснулась. Остановка сердца. Мы нашли ее лежащей в постели, как про́клятую диснеевскую принцессу, с закрытыми глазами, с небольшой улыбкой на лице, все еще розовыми губами и полной планов на утро.
В тот день мы должны были сесть на яхту в Салоники, отправиться в погоню за историческими сокровищами, которые так и не нашли.
Это был второй раз, когда я хотела притвориться, что сплю, в то время как моя жизнь приняла ужасный оборот к худшему – без всякой другой причины, просто потому, что это возможно. Погрузиться с головой в жалость к себе было чертовски заманчиво, но я сдержалась.
У меня было два варианта: сломаться или создать более сильную версию себя.
Я выбрала последний.
К тому времени, как пару лет спустя папа устроился на работу в Тодос-Сантосе, я уже не напоминала ту девушку, что притворялась спящей, когда сталкивалась с кем-то лицом к лицу.
Поппи, моя старшая сестра, присоединилась к отцу в Калифорнии, но я попросила его позволить мне остаться в Карлайле.
Я осталась там, где было мое искусство, и избегала Вона Спенсера, который находился в Школе Всех Святых далеко за океаном. Беспроигрышный вариант, верно?
Но теперь папа настаивал, чтобы я провела свой выпускной год с ним и Поппи в Южной Калифорнии.
Дело в том, что новая Ленни не закрывала глаза на Вона Спенсера.
Я больше не испытывала страха.
Я пережила величайшую потерю и выжила. Меня больше ничто не пугало.
Даже жестокий бог.
Глава 2
ВонЛеноре 17, Вону 18
Я родился с ненасытным аппетитом к разрушению.
Это не имело никакого отношения к тому, что случилось со мной.
С историей моей жизни.
С моими родителями.
С этой сраной вселенной.
Я был связан грязными узлами. Сделан из металлических шнуров вместо вен. Пустая черная коробка вместо сердца. Лазер вместо зрачков, чтобы находить слабые места.
Даже когда я в детстве улыбался, у меня болели щеки и глаза. Это казалось неестественным и пугающим. Я рано перестал улыбаться.
И, судя по тому, как начался мой выпускной год в средней школе, улыбка тоже не входила в мои чертовы планы на будущее.
«Сделай десять глубоких, очищающих вдохов», – я практически слышал, как мама умоляет своим спокойным, сладким голосом у меня в голове.
Впервые за все мое жалкое существование я послушался. Ударить кулаком по каждому шкафчику в коридоре, вероятно, было самым глупым в мире способом вылететь из школы и одновременно сломать все кости в моей левой руке, загубив тем самым мою карьеру.
Не то чтобы я находился здесь из-за острых умов моих преподавателей – или, что еще хуже, из-за дурацкого диплома. Но, в отличие от моего лучшего друга с дерьмом вместо мозгов Найта Коула, у меня не было красной блестящей кнопки самоуничтожения, которую я жаждал нажать.
Раз.
Два.
Три.
К черту эту хрень, нет.
Ленора Асталис стояла здесь во плоти. Жива, здорова и на моей территории. В моем царстве. Я засунул ее существование в ящик своего мозга, который обычно приберегал для неудовлетворительного порно и бессмысленных светских бесед с девушками, прежде чем они опускали головы, чтобы отсосать мне.
Но я ее помнил. Могу поспорить на свою жалкую задницу, я ее очень хорошо помнил. Моя маленькая танцующая обезьянка. Такая покладистая, что я мог бы заставить ее заглотить бейсбольную биту,