В общем, мой вам совет, друзья: если вы решили обзавестись человеческим или звериным детёнышем (разницы, как по мне, никакой), то запасайтесь терпением. Моя жизнь, например, круто изменилась в тот момент, когда это чудо вылезло из коробки, в которой мне его подарили, и спросило: «Ты мой отец?» Вы же знаете, я честный пёс и никогда не умел врать. Естественно, я ответил «нет», о чём потом очень сильно пожалел. Уж лучше бы Марсель думал, будто я его родитель, может, соблюдал бы субординацию. Хотя о чём я говорю? Малолетний сорванец понятия не имеет, что это такое.
Едва выбравшись из подарочного ларца, Марсель почувствовал себя центром вселенной и, несмотря на нашу разницу в возрасте, решил, что мы с ним лучшие друзья и теперь всё будем делать вместе – есть, спать, гулять, играть. За несколько минут он освоился на новом месте. Важно вышагивая на неуклюжих лапах, Марсель отправился обследовать квартиру, обнюхал каждый угол, покривлялся перед зеркалом в прихожей, чем вызвал смех Елисеева и Александры, по-хозяйски доел остатки корма из моей миски и запил водицей, после чего на полу образовалось приличное болотце. Если бы Анна Михайловна, жена моего подопечного, увидела это, думаю, ей стало бы стыдно, ведь когда-то она называла меня поросёнком.
Закончив трапезничать, Марсель вернулся в гостиную, с горем пополам запрыгнул на диван и развалился на нём, словно это его собственность. Глядя на щенка в тот момент, я думал, что сейчас он взмахнёт лапой и произнесёт вальяжно: «Поди ко мне, холоп Трисон». Пока Марсель осваивался в квартире, мы все вместе ходили за ним по пятам, наблюдая за его действиями. А ему хоть бы хны, он вёл себя так, будто родился в этом доме.
По возвращении из Швейцарии мы с напарником не сразу вышли на работу. Ещё несколько дней продолжался наш отпуск. Первое время мы уживались с Марселем вполне благополучно. Правда, теперь приходилось выходить на прогулки не как раньше, утром и вечером, а пять-шесть раз на дню. Какое-то время Елисеев выбирался с нами, но вскоре ему это надоело. Стоило только Александре заикнуться, что пора выгулять Марселя, у него тут же находилась куча неотложных дел. Я давно заметил: мой напарник – лентяй ещё тот. В общем, воспитание Марселя легло на наши с Александрой плечи. Нам приходилось прикладывать немало усилий, чтобы гиперактивность щенка не превратилась в разрушающую силу, сметающую всё на своём пути. По вечерам мы выгуливали Марселя так, что, вернувшись домой, он падал в свою кроватку, которую поставили в гостиной под батареей, и дрых без задних лап. А когда люди уходили спать в свою комнату и наступало моё время отдыхать, чудо, как назло, просыпалось и настоятельно требовало с ним поиграть. Мне ничего не оставалось делать, как брать на себя роль аниматора. Видели бы вы, мои дорогие читатели, чем мне, бывшему поводырю и действующему сотруднику полиции, приходилось заниматься. Но чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Если бы мог, я бы и на ушах стоял, чтобы отвлечь его от мыслей найти клад в диване, оторвать обои на стене, пободаться с подушкой или попробовать на вкус хозяйские ботинки. До сих пор помню, как Марсель гавкал от восторга, когда увидел меня на задних лапах. Однажды ночью, во время такого дефиле, меня неудачно занесло, и я зацепил хвостом торшер. Тот закачался, словно кораблик на волнах, накренился. Не успел я к нему подбежать, чтобы своим телом смягчить удар, как он рухнул на пол, точно сбитый самолёт. Оранжевый абажур оторвался от ножки и, отлетев в сторону, приземлился на бок. На моё счастье, хоть лампочка осталась цела и невредима. Марсель разразился громким смехом, то бишь лаем, и начал носиться вокруг упавшего предмета. Простите, но я бы производителю этого торшера откусил руки по самую майку. Неужели нельзя было сделать его более устойчивым? А то, получается, ветерок подует – и он грохнется, словно сухая берёза. На заливистый лай сбежались домочадцы. Вы не представляете, как мне было стыдно, когда зажёгся свет и я увидел людей на пороге гостиной. Честное слово, я готов был просочиться сквозь щель в полу, лишь бы не смотреть им в глаза.
– Трисон, вы что натворили? – воскликнул Макс, обведя хмурым взглядом комнату. – Вы зачем повалили торшер? Ну ладно, он мелкий. – Напарник осмотрелся, пытаясь найти Марселя, а того словно ветром сдуло. Он спрятался за диваном и выглядывал оттуда в прямом смысле слова как нашкодивший щенок. – Но ты-то взрослый пёс. Неужели ты не можешь по-своему, по-собачьи объяснить ему, что нельзя портить и ломать наши вещи?
От того, что напарник подумал, будто это Марсель повалил торшер, мне стало ещё более стыдно. Если бы собаки умели краснеть, я бы превратился в варёную свёклу. Как же мне хотелось сознаться, что это моих лап дело, вернее, хвоста. Но, видит бог, я сделал это не нарочно. Я всего лишь хотел сберечь имущество домочадцев от покушений маленького хулигана. Но увы… Что я мог ответить на вопрос Елисеева? Конечно, я промолчал, понуро опустив голову и мысленно ругая себя на чём свет стоит: «Тоже мне, циркач нашёлся. Ты на своих четырёх ходишь и всё цепляешь хвостом, а тут решил выпендриться перед малолеткой и на двух пройтись». Хотя, если говорить откровенно, у меня даже в мыслях не было выделываться перед Марселем, в тот момент я думал лишь о том, как отвлечь его от копания ямы в диване. Елисеев поставил торшер на место, поднял абажур и внимательно осмотрел его со всех сторон.
– Максим, да не ругай ты их, – вмешалась Александра. – Видимо, ребята не заметили его. Они же не коты, чтобы в темноте видеть.
– Шура, во-первых, ночью спать надо, а не по гостиной шастать, – ухмыльнулся он. – А во-вторых, да будет тебе известно, собаки видят в темноте не столь хорошо, как кошки, но гораздо лучше, чем человек. Так что не надо их защищать, они прекрасно его видели.
– Ну всё же обошлось, – улыбнулась Александра. – Лампочка не разбилась, и абажур целый. Завтра ты поставишь его на место, и будет наш торшер как новенький.
Она обняла мужа и звонко чмокнула его в щёку, отчего тот размяк, словно сливочное масло под солнцем, и вся его злость тут же улетучилась.
Вот за что я люблю Александру. Что