На солнечной улице жгло и припекало. В деревьях и кустах орали птицы, кое–где вдалеке, не выказывая намерения приближаться, ползали редкие сонные аборигены. Под давно некрашеной скамейкой дрых то ли родной брат, то ли полный клон напуганного Роем по прибытии Шарикобобика — те же габариты, та же свалявшаяся пыльная шерсть в репьях. Правда, в отличие от сородича, ни на Роя, ни на Марь Филипповну, животное реагировать не пожелало — приоткрыло глаз, дернуло мохнатой бровью, и снова закрыло.

Ерик в кармане разогнался было свистнуть ультразвуком, но Рой ментально погрозил ему пальцем, и фамильяр, поразмыслив, передумал.

— Магазинов у нас здесь пять, — принялась вводить инспектора в курс дела Марь Филипповна. — Три продуктовых, промтоварный и галантерея. Из обслуживания есть еще почта, а из прочих ведомственных заведений — больница, школа, музыкальная школа и два детских сада. Школы вы, наверное, не будете инспектировать, лето ведь, все в отпуска разъехались. Но если пожелаете, все ключи у завхоза оставлены. А в больницу загляните обязательно, у нас там водные процедуры по квоте делают, для организма польза уникальная. Дом Культуры, опять же имеется, круглогодично работает, там по четвергам и воскресеньям взрослые сеансы идут, по субботам и воскресеньям детское кино привозят, также дискотеки устраиваются, ну и все праздники мы тоже там обязательно культмассовыми мероприятиями отмечаем. Еще из общественных мест у нас летняя бочка с квасом и тир рядышком. Ну, завод, конечно, на котором все работают, но вы ведь туда не пойдете, наверное, оттуда только–только проверка уехала, ничего не нашли, то есть, я хотела сказать, благодарность дирекции объявили.

Вполуха слушая Марь Филипповну, кивая и соглашаясь со всем сказанным, Рой любовался окрестностями, прикидывая одновременно наилучшие места для засад и укрытий, и не находя ровным ничего.

Будто кто–то большой и сильный посмотрел когда–то на залитый солнцем поселок, согрелся душой — или что там ее у этого большого заменяло — и решил устроить образцово–показательный полигон на тему правильной обороны от беды.

С восточной стороны, прямо как по писаному, тянулся пустырь с чертополохом и редкими вкраплениями лебеды. Причем, ровно в пропорции, требовавшейся для отражения любой магической атаки.

Рой эту пропорцию всеми фибрами ощущал — чистейшая, как местный аналог самодельной граппы.

На юге обосновалось пересечение пяти дорог — сам засек, сразу по прибытии в кусты. Пятую, кстати, совсем недавно протоптали, год или два, не больше: трава еще даже кое–где пыталась пробиться.

По западному краю проходило водное пространство, Рой еще не понял, что за вода — проточная или родниковая. Но так фонить могло только незастоявшееся природное аждвао в больших количествах.

Ну а на северной границе гордыми стражами стояли заводские трубы, целых шесть штук — две поменьше, четыре побольше — в точности повторяя расположение основных точек классической ловушки.

Короче, собственными глазами не видел бы, ни за что не поверил, что такое само собой организоваться может.

И вот в этом вот райском месте — серый участок. Прямо насмешка над прекрасным шедевром.

Рой даже что–то вроде обиды на невыявленного интеллигента почувствовал. Жить ему, понимаете ли, опостылело. Смысл он, видите ли, посреди всей этой красоты, потерял. В лимб бы его, такого тонко чувствующего, на пару деньков отправить, чтобы посмотрел, как на самом деле хреново бывает. Небось сразу бы и жить захотелось, и цель какая–никакая образовалась бы.

Недоумение, тонкой струйкой потекшее из кармана, подействовало как стакан воды в лицо. Рой дернул головой и сквозь костюмную ткань осторожно погладил Ерика. Ну не прав был, не прав. Всякое в жизни случается. Заболевают ведь не по собственной прихоти, а от износа организма или заражений с отравлениями.

Так и с носителями — хуже всех тем, кто искренне считал, что должен что–то делать, раз ему дано больше, чем другим. А когда выясняется, что другим, в общем–то, и так хорошо, начинаются недопонимания с хандрой.

Кстати, теперь понятно, почему здесь так мало серости для хронопласта протяженностью плюс–минус пятнадцать лет: участок оказался со всех сторон защитой обложен, так что не придет никто на освободившееся святое место. По всей очевидности, долго еще не придет — защиты тут на десятилетия хватит.

Если, конечно, заводские трубы не взорвут, родники не закопают и поле с лебедой какими–нибудь гербицидами облагораживать не начнут.

— Дальше я вас по парку проведу, он у нас дикий, по лучшим образцам Гондураса, — продолжала разливаться соловьем добровольная помощница управдома, а теперь еще и Роя по совместительству. — Скульптор из города, когда приезжал бюст реставрировать, так и сказал: дикий у вас парк, Марь Филипповна, таких уже даже в Гондурасе не найти. За парком общественное футбольное поле; правда, сетку с ворот сняли, браконьеры несчастные, то есть, тоже для реставрации сняли, вы не подумайте чего, починят и назад повесят, как сезон закончится. А сами ворота стоят. Алкаши–то наши как узнали, что их на цветной металл сдать можно, так выкапывать пришли. А мы их там с участковым Мормышкиным и заводской футбольной командой уже в засаде ждали, — Марь Филипповна гордо выпятила на ходу грудь и попыталась подбочениться. — В общем, раскаялись, больше не будут, — прозаически закончила она.

Рой попытался сдержать улыбку, но не смог — пришлось отвернуться и сделать вид, что закашлялся. По–умному, написать бы сейчас докладную, мол, так и так, на обследованном участке в выделенном хронопласте подвижек в серости не наблюдается. Прогноз положительный, ввиду неминуемой кончины носителя от старости. Выявлять его считаю нецелесообразным, так как… и описать всю выделенную природой защиту. Баллы, вместе с поощрением от начальства за мгновенно выполненное задание, считай, уже в кармане. Все так делают.

— Скажите, а где у вас тут отдыхают? — магазины Рою инспектировать решительно расхотелось.

В самом деле, ну какая разница — девяностые сейчас, или восьмидесятые, если для работы это больше не имеет значения. Да хоть нулевые. Интеллигенция вся в одном месте собрана, Марь Филипповна, даже без дополнительной обработки со всеми перезнакомит дня за два, в крайнем случае, за три.

Ерик ехидно хихикнул сквозь сладкую дрему. Знал, поганец, что не позволит Рою совесть тупо отписаться деревянно–яблочным докладом и оставить носителя, пусть и безвредного формально, портить жизнь себе и людям.

— Так в парке и отдыхают, — обескураженно протянула Марь Филипповна. — Ну, дома еще, перед телевизором. Дети в сквер ходят, на качели, у нас их три, с качелями. Одни большие, две штуки, одни средние, для подростков, и одни, то есть, тоже двое, для малышей.