Тихо закрыла дверцу и огляделась: кругом — ни души. Неудивительно, не было еще и шести часов утра, а здание, в которое она собиралась незаконно проникнуть и сфотографировать, стояло закрытым около двадцати лет. Габриэлла прошла по узкой, растрескавшейся асфальтовой дорожке, затем резко повернула направо, перелезла через канаву и оказалась среди деревьев, преимущественно сосен и дубов, образовавших своеобразную крепостную стену вокруг старого приюта.
Брезжил рассвет. В освещении было нечто нереальное и жутковатое. Таинственный полупрозрачный розовато-лавандовый туман окутывал готическое строение, заставляя его светиться каким-то потусторонним, едва уловимым сиянием. Несмотря на нежные пастельные тона, место выглядело угрожающим.
Именно этот контраст заставил Габриэллу встать в такую рань и приехать сюда. Заброшенность места особенно ярко и естественно проявлялась именно на рассвете. Наложение утренней розовой дымки на дышащее холодом зловещее строение больше всего привлекало Габриэллу, она остановилась и достала из висевшей на плече сумки камеру, сделала около полудюжины снимков, закрыла объектив и направилась к приюту.
Впереди неясно вырисовывалась высокая проволочная сетка, ограждавшая строение от нежелательных посетителей, подобных Габриэлле. Но она знала лазейки — обнаружила их, когда впервые приехала сюда, чтобы снять фасад. Габриэлла быстрым шагом направилась вдоль ограждения и, дойдя до угла, присела. Именно здесь кто-то кусачками в нескольких местах разрезал звенья сетки, так что образовалась дыра, достаточно большая, чтобы в нее мог пролезть какой-нибудь любопытный подросток или одержимый фотограф, для которых таблички «Проход закрыт» и «Посторонним вход воспрещен» — дружеские приглашения, а не строгие запреты.
Габриэлла протолкнула в дыру свое снаряжение и на животе проползла за ограждение. Поднялась, и вдруг ее охватило какое-то мрачное предчувствие. Габриэлле уже давно следовало привыкнуть к таким заброшенным, пустынным, а возможно, и опасным местам, поскольку художественная ценность ее работ во многом зависела от ее смелости. «Это внушающее мистический ужас строение можно отнести к опасным», — подумала она, скользя взглядом по граффити на стене рядом с входной дверью — «Bad vibes»[5].
— Легко поверить, — прошептала Габриэлла, стряхивая с себя грязь и сухие сосновые иголки, рука автоматически скользнула к переднему карману джинсов, где обычно лежал мобильный телефон. Конечно же, его там не было, он находился во временном пользовании детектива Торна — еще один повод злиться на него.
«Может быть, не стоит судить его строго», — подумала Габриэлла, ей вдруг захотелось сосредоточиться на чем-то постороннем, потому что мрачное предчувствие, охватившее ее, как только она проникла за ограждение, усилилось.
«Может быть, Торн не пришел, потому что на работе что-то случилось, — продолжала размышлять Габриэлла. — Вдруг он получил какую-нибудь травму и просто физически не мог ни прийти, ни позвонить? Вот именно, а мне не стоит, едва взглянув на мужчину, сразу же терять голову».
Уговаривая себя таким образом, Габриэлла подняла свои вещи и направилась к возвышавшемуся перед ней главному корпусу заброшенного приюта. Центральная часть из светлого известняка тянулась к небу, ее стройным башенкам и шпилям мог позавидовать любой готический собор; подобно крыльям летучей мыши по сторонам простирались строения из красного кирпича с черепичными крышами, соединенные между собой крытыми переходами и аркадами.
Вид заброшенного приюта внушал страх, в самом воздухе витало нечто таинственно-зловещее, словно за начавшими разрушаться кирпичными стенами и разбитыми сводчатыми окнами в полузабытьи дремали тысячи пороков и мерзких тайн. Габриэлла выбрала наиболее удачно освещенные места и сделала несколько снимков. Дверь главного входа была завинчена болтами и заколочена досками — ни малейшего шанса проникнуть внутрь. Если Габриэлла хочет сфотографировать само чрево таинственности — а именно к этому она и стремилась, — ей придется попытаться попасть внутрь через окно или дверь цокольного этажа.
Габриэлла обогнула здание и нашла то, что ей было нужно, — три окна, закрытые деревянными ставнями; здесь и можно будет пролезть. Щеколды ставней изрядно проржавели, но не были задвинуты наглухо, подвернувшийся под руку камень и немного усилий помогли Габриэлле справиться со ставнями на одном окне, затем она подняла тяжелую раму со стеклом и закрепила ее подпоркой.
Женщина посветила фонариком, желая убедиться, что внутри пусто, что она ни за что не зацепится и ей ничего не свалится на голову, а затем полезла в оконный проем. Спрыгнув с подоконника, Габриэлла приземлилась на груду захрустевшего под ногами стекла, покрытого слоем вековой пыли и мелкого мусора. Фундамент из серого шлакобетона тянулся вперед ярда на четыре и терялся где-то в полумраке подвала. Габриэлла направила туда тонкий луч фонарика, провела им по стене, задержала на старой, местами покрытой ржавчиной двери с надписью, выведенной по трафарету: «ВХОДА НЕТ».
— Готова поспорить, — пробормотала себе под нос Габриэлла.
Дверь оказалась незапертой. Луч фонарика обежал стены и растворился в глубине длинного, похожего на туннель коридора. С потолка свисала разбитая флуоресцентная лампа, несколько панелей отвалились и лежали разбитыми под толстым слоем пыли на полу, покрытом дешевым линолеумом. Габриэлла переступила порог и сделала несколько шагов вглубь темного туннеля, не вполне уверенная, что хочет туда идти, опасаясь обнаружить в недрах заброшенного приюта нечто пугающее.
Она прошла мимо дверного проема, фонарик осветил комнату, в центре которой стояло обшарпанное стоматологическое кресло, обтянутое красным винилом; казалось, оно застыло в ожидании следующего пациента. Габриэлла достала камеру и наскоро щелкнула пару раз. Она шла по длинному коридору мимо смотровых комнат и процедурных кабинетов. «Должно быть, медицинское крыло приюта», — подумала она. Натолкнулась на лестницу, поднялась на два пролета вверх и, к своему удовольствию, обнаружила, что попала в центральную часть — сюда через высокие окна щедро струился мягкий утренний свет.
Через объектив камеры Габриэлла осмотрела большие лужайки и внутренние дворы, обрамленные элегантными строениями из кирпича и светлого известняка, сделала несколько снимков, желая запечатлеть все великолепие ныне заброшенного приюта, красоту архитектуры и нежную игру утреннего солнечного света с густой тенью угасшей ночи. Было странно из окон осматривать приют, некогда давший кров многим несчастным. Габриэлле казалось, что в мрачной тишине приюта слышит голоса людей, которые обречены были до конца дней оставаться здесь.
Людей, подобных ее биологической матери, которую она никогда не видела, только ребенком слышала о ней обрывки разговоров; их полушепотом вели у Габриэллы за спиной социальные работники и приемные родители, которые с неизменным постоянством возвращали ее в приют, словно котенка, приносившего хлопот больше, чем ожидалось. Габриэлла сбилась со счету, сколько семей она сменила, но возвращали ее каждый раз с одной и той же характеристикой: беспокойная и необщительная, скрытная и недоверчивая, со склонностью