Скафандр лежит рядом со мной на льду. Я стою в серебристом одеянии на вершине черной скалы, неотрывно и вечно глядя на горизонт. Я успел принять эту героическую позу, прежде чем холод коснулся мозга. Лицом к востоку, молодой человек! Правда, я немного спутал направление. Но пар от моего дыхания заслонял тогда от меня мир, и я все делал в безумной спешке.
Сейчас Сэмми Кросс, должно быть, уже на обратном пути. Он расскажет им, где я.
Звезды выплывают из-за гор. И вершины, и волнистая равнина, и Джером, и я бесконечно погружаемся в черное небо.
Мой труп будет самым холодным за всю историю человечества. Даже исполненных надежды мертвецов на Земле хранят всего лишь при температуре жидкого азота. Это кажется страшной жарой после ночей на Плутоне, когда пятьдесят градусов абсолютного дневного тепла рассеиваются в пространстве.
Сверхпроводник – вот что я такое. Каждое утро лучи Солнца поднимают температуру и выключают меня, словно какую-нибудь обыкновенную машину. Но по ночам сеть моих нервов превращается в сверхпроводник. По ней текут токи, текут мысли, текут ощущения. Медленно, безумно медленно. Стопятидесятитрехчасовые сутки Плутона сжимаются в какие-нибудь пятнадцать минут. При таком темпе я, пожалуй, доищусь.
Я и статуя, и наблюдательный пункт. Ничего удивительного, что у меня нет эмоций. Но кое-что я все-таки ощущаю: тяжесть, навалившуюся на меня, боль в ушах, растягивающее усилие вакуума, приложенное к каждому квадратному миллиметру моего тела. Моя кровь не вскипает в вакууме. Но внутри моего ледяного тела заморожено напряжение, и мои нервы непрестанно говорят мне об этом. Я ощущаю, как ветер скользит по моим губам, словно легкий сигаретный дымок.
Вот к чему приводит нежелание умереть. Занятно будет, если я все-таки дождусь!
Неужели меня не найдут? Плутон – небольшая планета. Правда, для того, чтобы затеряться, даже маленькая планета достаточно велика. Но ведь есть еще посадочная ступень.
Впрочем, она, кажется, скрыта инеем. Испарившиеся газы снова сконденсировались на ее корпусе. Серовато-белое на серовато-белом: сахарная голова на неровном ледяном подносе. Я могу простоять здесь вечность, пока они не отыщут мой корабль среди бесконечной равнины.
Перестань!
Опять Солнце…
…Опять выкатываются на небо звезды. Те же созвездия снова и снова восходят в тех же местах. Теплится ли в теле Джерома такая же полужизнь, как и в моем? Ему следовало бы раздеться. Господи, как бы я хотел смахнуть иней с его глаз!
Хоть бы этот сверхтекучий шар вернулся…
Проклятие! Как же холодно здесь.
Глаз осьминога
Это был колодец.
Генри Бедросян и Кристофер Луден склонились над краем и заглянули в ослепительную черноту. Позабытый мотоцикл стоял в сторонке на мелком, как тальк, песке чудесного розового цвета, что тянулся в бесконечность к плоскому горизонту, постепенно перенимая цвет неба. Небо было кроваво-алым. Так мог бы выглядеть огненный закат в Канзасе, но крошечное солнце все еще стояло в зените. Полупрозрачные граненые блоки, составлявшие устье колодца, казались святотатством на фоне дикой и смертельно-ядовитой пустыни, которой на самом деле и был Марс.
Колодец возвышался на четыре фута над поверхностью пустыни, почти правильный круг с диаметром около трех ярдов. Он был сложен из шершавых, изъеденных временем блоков высотой в один фут, шириной в пять дюймов и толщиной, вероятно, тоже в фут. Из какого бы материала они ни были высечены, в их глубине как будто играло голубое пламя.
– Он такой человеческий! – сказал Генри Бедросян, и в голосе слышалось изумленное разочарование, отразившееся на темном, словно бы тоже высеченном из камня лице.
Крис Луден понял, что он хотел сказать.
– Это естественно. Колодец так же прост, как рычаг или колесо, в нем мало что можно изменить. Ты обратил внимание на форму камней?
– Да, они странные. Но их тоже мог бы создать человек.
– В таких условиях? Вдыхая окись азота и запивая ее красной дымящейся кислотой? Но… – Крис глубоко вздохнул. – К чему жаловаться? Это жизнь, Гарри![3] Мы обнаружили разумную жизнь!
– Нужно рассказать Эйбу.
– Правильно.
Однако они еще долго не двигались с места, стоя над колодцем в своих ярко-зеленых скафандрах на фоне розового песка, уходящего к багровому горизонту, и вглядываясь в манящую темноту на дне. Затем вернулись к марсоходу и забрались в него.
Спускаемый аппарат стоял строго вертикально, как огромная стальная шариковая ручка. Нижняя ступень с тремя расходящимися в стороны посадочными опорами включала твердотопливный ракетный двигатель и грузовой трюм, уже опустевший на две трети. Верхняя предназначалась для возвращения на орбиту. Далеко за изгибом дюны белым пятном маячил отброшенный тормозной парашют.
Марсоход – знаменитый двухместный мотоцикл с большими толстыми шинами и множеством специальных приспособлений – пристроился рядом с посадочной опорой. Генри выскочил из него и поднялся в кабину, чтобы вызвать Эйба Купера, оставшегося в орбитальном корабле. Крис Луден забрался в трюм и долго копался там, пока не отыскал в беспорядочной куче разнообразных полезных предметов моток веревки, металлическое ведро и тяжелый геологический молоток, прошедший антикоррозионную обработку. Крис сбросил все это поближе к марсоходу и спрыгнул сам.
– Посмотрим, посмотрим, – бормотал он под нос.
По трапу из кабины спустился Генри.
– Эйб рвет и мечет, – сообщил он. – Говорит, если не будем докладывать ему каждые пять минут, он сам сюда прилетит. Эйб хочет знать, каков возраст колодца.
– Я тоже, – помахал молотком Крис. – Отколем кусочек и проведем анализ. Идем.
Колодец находился в полутора милях от корабля и сливался по цвету с окружающей пустыней. Они могли бы запросто не найти его, если бы не оставили метку.
– Для начала давай узнаем, какая там глубина, – предложил Луден.
Он привязал конец веревки к ручке ведра, поместил туда молоток и опустил в колодец. Стоя в жуткой сверхъестественной тишине марсианской пустыни, они прислушивались… Веревка почти кончилась, когда ведро ударилось обо что-то. Через мгновение донесся слабый всплеск. Генри заранее разметил веревку, чтобы можно было определить глубину. Получалось около трехсот футов.
Они подняли ведро, до половины заполненное мутной маслянистой жидкостью.
Крис передал его напарнику:
– Гарри, хочешь сам провести анализ?
Смуглокожий Генри вздернул острую бородку и усмехнулся:
– Предоставляю эту честь тебе. Мы оба прекрасно знаем, что это такое.
– Разумеется, но анализ все равно нужен.
Они разыграли на пальцах, кому этим заниматься. Генри проиграл. Он отправился назад к кораблю, раскачивая ведро в руке, так что жидкость выплескивалась через край.
Камень, из которого был сложен колодец, напоминал кварц или даже какой-то особый мрамор без жилок. Сильно выветрелый, он был и старательно отполирован мелким марсианским песком. Крис Луден выбрал подходящий блок и ударил по нему молотком в том месте, где, как ему показалось, была трещина.
Он успел ударить еще два раза, прежде чем молоток превратился в бесформенную массу.
Луден повертел молоток в руках, разглядывая смятые и закругленные кромки. В голубых глазах застыло озадаченное выражение. Он понимал, что правительство могло