— Но я и продать не могу, стража меня погонит опять, — я покачала головой. — У меня лицензии нет. А я даже не знаю, где ее взять.
Травница взмахнула рукой, пренебрежительно отмахиваясь от такого мелкого обстоятельства.
— У меня–то лицензия есть. И не какая–нибудь, а гильдии Ученых. И я могу продать тебе деньги взамен браслета. Пойдет?
— И сколько марок предложите? — уточнила я.
— У старика Латуо я их покупала по сотне марок за штуку. Тебе дам столько же.
Чую подвох, но не знаю в чем он. Но с другой стороны, надо начать хоть с этого. Браслетов, правда, осталось только четыре, и если отдавать их по сотне, то не хватит даже на гражданство.
— Девонька, у меня нет времени ждать, когда ты решишься. Если готова отдать за такую сумму, то клади браслет, если нет, то я пойду, — поторопила меня травница.
Я вытащила из свертка еще один костяной браслет и положила его на ладонь. Травница положила поверх свою, и тут же перед глазами у меня возникло изображение кошелька, в который сыпятся деньги. Жалость от продажи задешево браслета тут же сменилась радостью от нового элемента интерфейса. Не всё заблокировано, значит. А может, и просто не всё разблокировано.
Рядом с кошельком появилась сумма в 100 марок. Браслет с моей руки исчез, словно его и не было.
— И вот еще что, девонька. Будет у меня к тебе поручение, — травница посмотрела на соседа справа, на соседа слева и соседа напротив, и громко произнесла: — Оставайся здесь и присмотри за моим прилавком, пока я не вернусь из ратуши!
Перед моим взглядом появился новый таймер, покороче предыдущего. Отодвинув его к первому, я хотела попрощаться с травницей, но увидела только ее удаляющуюся спину. Значит, мои возражения не принимаются.
— Смотрите! Слушайте! — разнеслось над рынком. Я повернула голову на звук. Из высоких дверей собора вышел тощий и высокий мужчина, облаченный в красную рясу с белым крестом на груди. От нехорошего предчувствия у меня заныли зубы. Ой, что–то будет…
Глава 4
— Смотрите! Слушайте! — Рядом с первым церковником встал второй, в такой же рясе, но ростом пониже и покруглее фигурой.
— Смотрите! Слушайте! — в третий раз трубный глас раскатился над городом. Между первыми двумя возник сухонький старик, опирающийся на высокий посох. Навершие посоха светилось так ярко, что слепило глаза. А ведь часы только–только пробили полдень, и на улице и так было светло.
— Смотри и слушай люд Мейнланда! Распоряжением Папы Римского и Архиепископа Мейнландского с сего дня в городе Мейнланд и окрестных землях запрещены ведьмовство, колдовство и некромантия всякая, без разбору, запрещено использование зелий и ядов всяких, запрещено также использование вещей чародейских, заколдованных и заговоренных, и запрещено чтение бумаг подметных, не Святой нашей Матерью Церковью выпущенных! С сего дня действуют законы эти, и всякий нарушивший их да будет покаран судом Божиим и церковным по мере его греха!
Все трое церковников говорили одновременно, и их голоса сливались в завораживающий глас небес. Я почти уверена, что их было слышно по всему городу.
Перед глазами при этом плыли строчки, где дублировалась вся информация уже в предельно лаконичном и при этом официальном виде.
А лицами–то церковники словно на одном станке деланы. По возрасту наверняка сын, отец и дед. Над головами двух старших ярко сияли названия должностей. Архиепископ и епископ Мейнланда. Самый младший был всего лишь Городским проповедником, а эта должность не входила в официальный реестр городских назначений и над головой не отображалась.
Закончив свою речь, все трое церковников, словно три корабля, неспешно направились к ратуше. Толпа перед ними расступалась, горожане почтительно кланялись.
— Какие же голоса у них! — восхитилась рядом со мной какая–то горожанка в синем платье, обращаясь к своей компаньонке. — Помнится, на воскресной службе его святейшество так красиво пел, так пел. Ну просто божественно. Да и на похоронах прежнего Соверена преподобный отец Енох заупокойную мессу читал, аж мороз по коже! Жаль только, Соверен как раз последнее место своим мавзолеем на городском кладбище занял. Где ж теперь хоронить–то простых людей?
— Да, да, — согласилась с ней подружка, нервно сминая в руках розовый платочек. — Мой–то свекор уже совсем плох. Не дай бог, на днях преставится. И куда его? Не в порт же рыбам?
— Эй, девка, подвинься! — грубый мужской голос оторвал меня от подслушивания. Я обернулась и посмотрела на наглеца. Невысокий лысый мужичонка в простой черной рясе служки, он вышел вслед за своими господами–священниками. В руках у него была стопка бумаг, несколько книг и свитков.
— Чего застыла, грешница, отойди говорю, от прилавка, — повторил он. — Торговать надо. Его святейшество на меня епитимью наложит, если я до заката все это не продам.
Он потряс перед моим лицом своим грузом.
— Ничем не могу помочь. Мне тоже сказано стоять тут и присматривать за прилавком. — ответила я.
— Ты ж ничем не торгуешь!
— А вот и нет. Дамы, — позвала я тех говоривших горожанок. — Вы говорили, что мест на городском кладбище нет, а готовить могилу нужно?
— Ну, было такое, — признала любительница пения в синем платье.
— Да, нужна могила, — грустно добавила ее подруга с розовым платочком.
— Я владею кладбищем неподалеку от города и, если вы хотите, могу подготовить для вас могилу… То есть, конечно, по вашему заказу, — предложила я.
— Что ты себе позволяешь, девка? — возмутился церковный служка.
Дамы между собой о чем–то тихо посовещались, и та, что с розовым платочком, чуть напряженно поинтересовалась:
— А как нам уведомить вас, что нужна могила?
Я поспешила успокоить ее.
— Мы с вами составим договор. Вы вносите скромное пожертвование, а я обязуюсь подготовить и содержать могилу в течение, допустим, пяти лет. И если за это время кто–нибудь из вашей семьи преставится, то он будет похоронен в этой могиле со всеми надлежащими почестями. Идет?
— Даже не знаю, — засомневалась дама. — А пожертвование насколько скромное?
Жадность моя проснулась и решила, что надо сразу приобрести гражданство в этом городе.
— Пятьсот марок! — объявила я. — Сто марок за год, получается.
— Мне надо посоветоваться с мужем, — дама сделала шажок назад от прилавка.
— Вы, конечно, можете посовещаться с мужем, со свекром и прочей родней. Но если мы не заключим сделку прямо сейчас, то не заключим ее никогда! — поднажала я, слыша возмущенное сопение церковного служки рядом с собой. Он явно рассчитывал на то,