Сообщение пришло по горячей[2] линии днем, примерно в половине третьего. Министр не совсем разобрался в паре пунктов резюме. Не мог бы я повидаться с министром?

Может, и мог бы.

Из квартиры министра открывался вид на Трафальгарскую площадь. Так обставил бы эту квартиру Оливер Мессель для Оскара Уайльда. Министр сидел в шератоновском кресле, я — в кресле работы Хэппелуайта, и мы поглядывали друг на друга сквозь листья аспидистры.

— Расскажите мне всю историю своими словами, старина. Курите?

Интересно, чьими еще словами я мог бы воспользоваться, подумалось мне, когда он коснулся аспидистры изящным золотым портсигаром. Я опередил его, закурив сигарету из мятой пачки «Галуаз». С чего начать, я не знал.

— Не знаю, с чего начать, — сказал я. — Первый документ в досье…

Министр прервал меня взмахом руки.

— Забудьте о досье, мой дорогой друг, просто дайте свою личную версию. Начните с вашей первой встречи с тем парнем… — Он посмотрел в маленький марокканский блокнот в переплете. — Сойка. Расскажите мне о нем.

— Сойка. Его условное имя сменили на Ящик четыре, — пояснил я.

— Это очень путает. — Министр сделал пометку в своем блокноте.

— И сама история запутанная, — согласился я. — У меня вообще очень запутывающее ремесло.

Министр пару раз поддакнул, а я уронил четверть дюйма пепла на синий кашанский ковер.

— Впервые я увидел Сойку в «Ледерер», примерно в двенадцать пятьдесят пять днем, во вторник.

— «Ледерер»? — переспросил министр. — А что это?

— Мне будет трудно отвечать на вопросы в процессе рассказа, — заметил я. — Я предпочел бы, чтобы вы записывали вопросы, а потом задали их мне.

— Мой дорогой друг, больше ни слова, обещаю.

И за все время разъяснений он ни разу не перебил меня.

Водолей (20 января — 19 февраля). Трудный день. Вы столкнетесь с разнообразными проблемами. Рекомендуются встречи с друзьями и визиты. Это может побудить вас к лучшей самоорганизации.

Что бы вы ни говорили, 18 000 фунтов (стерлингов) — большие деньги. Британское правительство уполномочило меня заплатить их человеку, сидевшему за столиком в углу и с помощью ножа и вилки совершавшему сейчас ритуальное убийство пирожного с кремом.

Правительство называло этого человека Сойкой. У него были маленькие поросячьи глазки, большие усы и туфли ручной работы десятого, кажется, размера. Ходил он слегка прихрамывая и обычно разглаживал бровь указательным пальцем. Я знал его как самого себя, поскольку ежедневно в течение месяца смотрел фильм о нем в маленьком, совершенно закрытом кинотеатре на Шарлотт-стрит.

Ровно месяц назад я слыхом не слыхивал о Сойке. Три последние недели моей службы стремительно приближались к концу. Провел я их, не занимаясь почти ничем или ничем, разве что разбирал собрание книг по военной истории, если только вы готовы счесть это подходящим делом для вполне взрослого мужчины. Из моих друзей к этому были готовы немногие.

Я проснулся, говоря себе «сегодня — тот самый день», но все равно не очень-то горел желанием выбираться из постели. Шум дождя я услышал прежде, чем раздвинул шторы. Декабрь в Лондоне. Покрытые сажей деревья за окном хлестали себя до исступления. Я быстро задернул шторы, приплясывая на ледяном линолеуме, пошел за утренней почтой и сидел в унынии, дожидаясь, пока закипит чайник. Через силу облачился в темный шерстяной костюм и повязал единственный у меня галстук для официальных оказий — красно-синий шелковый, с узором в виде квадратов, — но такси пришлось ждать сорок минут. Они, видите ли, терпеть не могут поездки к югу от Темзы.

Мне всегда было несколько неловко произносить слова «Военное министерство», сообщая водителям такси, куда ехать; одно время я называл паб на Уайтхолл-плейс или говорил: «Я скажу вам, когда остановиться», только бы избежать этих слов. Когда я вышел из такси, доставившего меня ко входу с Уайтхолл-плейс, мне пришлось обойти квартал до подъезда на Хорсгардс-авеню. Там был припаркован «чэмп», водитель с красной шеей советовал капралу в замасленном джинсовом полукомбинезоне «вмазать ему разок». Все та же старая армия, подумалось мне. В длинных коридорах, напоминающих общественные уборные, было темно и грязно, и на каждой двери, выкрашенной зеленой краской, висели маленькие белые карточки, подписанные с военной четкостью: Общий штаб-3, майор такой-то, полковник такой-то, мужской туалет. Видел я и странные безымянные чайные комнаты, из которых в перерывах между алхимическими опытами выходили оживленные старые леди в очках. Комната 134 ничем не отличалась от любой другой: четыре стандартных зеленых картотечных шкафа, два зеленых металлических буфета, два стола, стоящих лицом друг к другу у окна, и фунтовый, ополовиненный пакет сахара от «Тейт энд Лайл» на подоконнике.

Росс, тип, к которому я приехал, оторвался от писанины, безраздельно владевшей его вниманием в течение трех секунд с того момента, как я вошел в комнату.

— Ну что ж, — проговорил Росс и нервно кашлянул.

Мы с Россом пришли к действовавшему несколько лет соглашению — решили ненавидеть друг друга. Характерно английские, эти напряженные отношения проявлялись с восточной вежливостью.

— Садитесь. Закурите?

Уже года два не менее двух раз в неделю я отвечал ему:

— Нет, спасибо.

Перед моим лицом взмахнули дешевой инкрустированной сигаретницей (купленной в Сингапуре на уличном рынке); рисунок древесного волокна напоминал бабочек.

Как кадровый военный, Росс не пил джин после 7.30 вечера и не бил дам, не сняв прежде шляпы. У него был длинный тонкий нос, усы, напоминавшие тиснение на обоях, редкие, тщательно расчесанные волосы, а лицо напоминало цвет пеклеванного хлеба от «Хоувиса».

Зазвонил черный телефон.

— Да. О, это ты, дорогая. — Росс произносил каждое слово с безразличием. — Честно говоря, собирался.

В военной разведке я проработал почти три года. Послушать иных людей, так подумаешь, что Росс и был военной разведкой. Спокойный интеллектуал, он вполне довольствовался работой в рамках предписанных ему строгих ограничений отдела. Росс не возражал: выход на пятую платформу вокзала Ватерлоо с розовым бутоном в петлице и с зонтиком наперевес был для Росса началом дня, заполненного операциями со штампами и копиркой. Наконец-то меня должны были освободить. От армии, от военной разведки, от Росса: для штатской работы со штатскими же в одном из самых маленьких и самых важных отделов разведки — УООК(П).

— Тогда я позвоню тебе, если мне придется остаться на ночь в четверг.

Я услышал, как голос на том конце сказал:

— Носков у тебя хватит?

Три странички, отпечатанные под такую плохую копирку, что прочитать их я никак не мог (не говоря о том, чтобы прочитать в перевернутом виде), он надежно хранил под рукой рядом с деньгами на чай для офиса. Закончив беседу, Росс заговорил со мной, и я напряг мышцы лица, изображая полное внимание.

Он отыскал свою трубку из черного бриара, вывалив содержимое карманов пиджака из жесткого твида на стол. Нашел табак в одном