В ванной комнате ждет еще одна находка — женские кружевные трусики. Кто-то повесил их на зеркало, точно трофей. Представив, чем тут могли заниматься этой ночью, я морщусь. А в следующую секунду еле успеваю наклониться над унитазом, и мой желудок покидает спиртное вместе с остатками еды.
Воспоминания о вчерашнем вечере проносятся перед глазами, точно кадры киноленты.
«О, это же Кай, проходи, брат!»
Они все рады меня видеть. Кто-то тут же протягивает бутылку.
Какая-то блондинка садится на колени.
«Уйди прочь, не люблю блондинок! — стряхиваю ее с себя, точно пиявку. — Лживые куклы!»
А потом смех, крики, свист, танцы. Я говорю какому-то придурку, что его подружка позволит мне себя трахнуть, если только поманю ее пальцем. Даже уговаривать не придется. Называю его импотентом. И зря.
Сплюнув в последний раз, жму на кнопку слива. Выпрямляюсь, подхожу к раковине. Черт…
Область вокруг моего носа сильно припухла, даже глаза заплыли. Надо признать: выгляжу я дерьмово. Не дерьмовее, чем моя жизнь, но отражение в зеркале пугает. От боли не получается даже улыбнуться, а прикосновение к переносице переносится с трудом — череп буквально взрывается.
«Кай, все, хватит, прекрати!» — этот визг так и вибрирует в мозге.
Сначала тот козел ударил меня, а затем я его — бил, пока не содрал в кровь костяшки пальцев. Пока меня не оттащили. Если бы этого не произошло, я бы бил дальше — остервенело, яростно. На поражение. Пока бы не убил.
Я не знаю жалости и не умею прощать.
Только физическая боль приводит меня в чувство. Мне нужен был его удар, и я его получил. Что было дальше — тоже вполне закономерно. Поразив противника, я забрал свой приз. Алиса — точно, так ее звали. Сначала она брыкалась — для вида, а потом, смеясь, стала срывать с меня одежду прямо в гостиной под общий смех и крики.
Возможно, она думала, выставить меня идиотом. Раздеть и сбежать. Но я не дал бы ей такого шанса. Примерно представляю, чем мы с ней занимались всю ночь в спальне второго этажа, но теперь, глядя на себя в зеркало, понимаю — перед таким уродом с разбитым носом она вряд ли раздвинула бы ноги сейчас.
— Ох, дружище, это настоящий кошмар. — С этими словами встречает меня Илон.
Друг морщится, глядя на то, что стало с моим носом.
— Не говори-ка.
Он лежит на диване, закидывая в рот чипсы и запивая их какой-то дрянью из жестяной банки. Его родители должны вернуться в обед. Либо друг не переживает по поводу их возвращения, либо еще слишком рано, чтобы об этом беспокоиться.
— Не знаешь, где моя одежда?
Илон безучастно пожимает плечами.
— Если ты хоть что-то отыщешь в этом бардаке, это будет чудом.
— Ты накурился, что ли? — Машу перед его лицом рукой.
Такой заторможенный.
— Это любимая подушка моей мамы закрывает твои яйца, или у меня галлюцинации? — Вместо ответа, стонет он.
— Помоги найти мне одежду, и я верну твоей мамуле ее любимую подушку. — Рычу я.
— Она сама ее вышивала! — Сокрушается Илон.
— Главное, что вещь пригодилась.
Друг медленно обводит взглядом мое тело: все синяки, татуировки, загар, а затем вздыхает:
— Может, мне тоже заняться хоккеем?
— Ясно. — Отмахиваюсь я. — В поисках одежды ты мне не помощник.
Начинаю исследовать гостиную, поднимать вещи, заглядывать под диванные подушки, за шторки, под кресло. Обнаружив свои боксеры, спешно натягиваю на себя, затем отбрасываю в сторону подушку.
— Э-эй! — Плюется Илон.
Подушкой ему попало по лицу.
— Есть курить? — Спрашиваю у него.
— Ты же спортсмен, разве это не очень… — мямлит он.
— Есть курить, спрашиваю?
— Ок, дружище, не кипятись. — Илон выуживает из кармана пачку и зажигалку.
Прикурив, я продолжаю поиски. Швыряю вещи в разные стороны и не утруждаю себя тем, чтобы класть их на место. Бардак переходит из стадии «ужасный» в «катастрофический», но мне плевать — тем более, что Илону плевать вдвойне. Он точно под кайфом.
— Аллилуйя. — Выдыхаю, обнаружив свою одежду на пуфе.
Надеваю джинсы, футболку, кожаную куртку — и все это, не выпуская сигареты изо рта.
— Здесь есть пепельница, — напоминает Илон.
Но пепел уже летит на ковер.
— Оп, извини. — Хмыкаю я.
— Вчера кто-то снял, как ты бьешь этого парня в челюсть, и выложил в Тик-ток. Эффект с падением повторяется несколько раз. — Хихикает Илон. — Падает, поднимается, падает, поднимается. Как неваляшка!
— Выложил? Серьезно?
— Ты стал звездой, дружище! — Он вытягивает ноги и кладет на стеклянный столик. — Там просмотров уже тыщ сто!
— Господи… — Тушу окурок в пепельнице. — А где мой телефон?
Стучу себя по карманам.
Как раз в этот момент хлопает входная дверь, и через пару секунд в гостиной появляется Эмилия. Моя девушка.
— Здорово, сестренка! — Приветствует ее Илон, закидывая чипсы в рот.
Он ждет очередное зрелище, ведь на лице у нее написано жуткое негодование. Вбивая каблуки в пол, она бросается ко мне. Ей даже не нужно осматриваться, чтобы понять, что этой ночью тут веселились. Без нее.
— Привет, Эм. — Хрипло говорю я.
Сейчас все будет по стандартной схеме. Она толкнет меня, начнет визжать, обвинять в том, что я конченый урод. Я промолчу. Затем она станет искать следы других женщин, а потом расплачется. И если Алиса к этому моменту не успеет спуститься, и никто из участников вечеринки меня не выдаст, я просто прижму Эмилию к себе и скажу, что все хорошо, и зря она волнуется.
А если ее и это не устроит, и она начнет качать права, мне придется быть грубым. Обвиню ее в том, что она не дает мне ни глотка свободы и ни сантиметра собственного пространства, а затем скажу, чтобы катилась ко всем чертям. И тогда девушка бросится ко мне на шею с извинениями. С ней все так просто и так предсказуемо — слава богам.
А еще Эмилия самая красивая девчонка в Сампо, и потому мы встречаемся уже три года. Как бы сложно временами ни было.
— Кай! — Вскрикивает она.
Я натягиваю улыбку, готовясь к обычному выяснению отношений.
— Твой нос… — она замирает.
— Да, вчера на игре. — Пожимаю плечами. — Пришлось принять обезболивающее.
Киваю в сторону Илона, и тот салютует ей бутылкой.
Эмилия замирает в метре от меня и заламывает руки, будто не может сказать что-то очень важное.
«Это что-то новенькое» — настораживаюсь я.
— Кай, мне очень жаль…
— Да что такое?
— Твоя мать, она никак не могла дозвониться до тебя. Мы все не знали, где тебя искать…
— Какого черта? — Не выдерживаю я, выпрямляясь.
— Это насчет твоего папы.
Желчь снова подступает к горлу. Внутренности словно завязываются тугим узлом. Мне хочется съежиться от боли. Я будто снова становлюсь невидимым. Снова становлюсь глупым одиноким мальчишкой, вздрагивающим от телефонных звонков и щелчков двери в ожидании, что он вернется домой.