– Паш, – шаркающей походкой, делая вид, что мне совсем не интересно, подошла ближе. – Ты так говоришь, будто у тебя самого татуировок нет.
Посмотрела вниз. Незнакомца уже и след простыл.
– Одно дело надписюшка какая-нибудь, – Суриков почесал себе грудь, – или череп крутой, – указал на предплечье. – А тут, хрен знает, мне показалось, что он вообще весь сине-зеленый.
– Показалось – крестись! – Я направилась на кухню. – Или найди свои очки.
– Они стремные, – все еще рассматривая двор из-за шторки, буркнул братец.
– Тогда купи не стремные, достал! Меньше надо было в компьютерные игры лупиться, не испортил бы зрение.
– Ты тему-то не переводи. – Он появился на кухне тихо, будто шел за мной на цыпочках. – Что за ходячая нательная живопись с тобой была?
– Суриков, вот только не надо учить меня жить, ладно?! – Вымыла руки, поставила чайник на огонь и достала колбасу из холодильника.
– Марья, ты что, последние мозги растеряла?
– Нет.
– Тогда не думай, что я буду спокойно смотреть, как ты шатаешься по улице непонятно с кем. – Пашка достал хлеб, положил на стол, сел и уставился на меня. – Кто он?
Устало выдохнула, чувствуя, что эмоции, испытанные несколько минут назад и не думают отпускать меня.
– Разве это важно?
– Для меня – очень. – Суриков упрямо продолжал скользить взглядом по моим пылающим щекам и губам, сохранившим вкус поцелуя незнакомца.
– Не скажу. – Взяла нож, начала нарезать колбасу.
– Тогда, пожалуй, мне самому придется в следующий раз пойти и спросить у него.
Я прекратила свое занятие и отложила разделочную доску в сторону.
– Паш, да не веди ты себя так. Мне что, ни с кем уже и по улице нельзя пройтись?
– Просто пройтись можно. – Брат выгнул брови в точности, как я. – Я, может, и подслеповат, но видел, как он тянул к тебе свои щупальца.
– Ничего и не тянул.
– Тянул.
– Не было ничего такого. И вообще, ты его не знаешь.
– А ты знаешь?
– Хм. – Чтобы спрятать глаза, мне пришлось вернуться к нарезанию бутербродов. – Павлик, тебе нужно быть спокойнее. Никто не собирался причинить мне вреда. И вообще, ты мне не отец.
– Согласен. – Усмехнулся брат. – А где твой отец?
Я закусила губу. Подлый Крысь, мурча самым наглым образом, терся о мои ноги. Отрезала ему самый краешек колбаски и скинула со стола.
– Чай будешь? – Обратилась к брату.
– Конечно. – Смягчился Пашка. – Я же только что продрал глаза. Жрать хочу жутко.
Молча сделала бутерброды. Брату, как обычно, с колбасой толщиной с мой кулак. Разлила чай по чашкам, кинула в них кусочки лимона. Прежде чем сесть, запустила руку в карман джинсов и выудила оттуда… Чтобы вы думали? Чертов пропуск! Тысячу татуированных чертей!
Надо же было так опростоволоситься. В голове вихрем пронеслись мысли о череде случайностей. Будильник, автобус, пропуск, скамейка. Многих звеньев этой цепи, в частности нескольких знаменательных событий, я тронула свои губы, могло и не произойти сегодня. Может, так и было задумано?
– Что ты лыбишься?
Я так погрузилась в свои мысли, что голос Пашки заставил меня подскочить на стуле.
– Так. Ничего.
– Говори уже.
– Да не попала сегодня на зачет из-за пропуска. Не могла найти. А он все это время лежал в кармане джинсов.
– Не нравится мне. – Заметил он, глядя, как я на глазах превращаюсь в помидор.
– Что?
– То, какой счастливой ты выглядишь.
– Разве? – Не получалось даже контролировать свое дыхание.
– Ага. Давно тебя такой не видел. – Суриков шумно отхлебнул из своей чашки.
– Тебе показалось.
– Что, даже не расскажешь мне, кто твой провожатый? – Посмотрел в глаза и улыбнулся. Первый раз за день. И как-то по-доброму. – Раз уж ты даже не бесишься, что тебе придется пересдавать зачет.
– Нет. Не расскажу.
– Как его зовут? – Голос брата стал таким нежным, таким задушевным.
– Не знаю, – ответила я, не подумав, и тут же заметила, как гигантский астероид рождается в глазах Сурикова, чтобы прорваться через атмосферу и обрушиться на мою голову. Даже жевать бутерброд перестала.
Пашка молчал. Долго сверлил меня взглядом, сжимая и разжимая кулаки, наконец, выдохнул и сказал:
– Хорошо, не говори. Не маленькая девочка.
– Спасибо, – чувствуя облегчение, прошептала я.
– Но если он посмеет тебя обидеть…
– Знаю-знаю! – Отмахнулась, как от назойливой мухи.
– Вот так-то лучше. – Не сводя с меня испытующего взгляда, кивнул брат и вцепился зубами в бутерброд.
Черт с ним, с пальто. Мысли метались между преподавателем, встреча с которым так и не состоялась, и странным парнем, который так подло подшутил надо мной. Суждено ли с ним еще увидеться? И хочу ли я этого?
Кто он, вообще, такой? Откуда взялся?
– Ты точно витаешь в облаках, – заметил Пашка, кидая очередной кусок колбасы коту.
– Вот и нет, – ответила я, все еще ощущая гнев, перемешавшийся с интересом и удивлением от недавно произошедшего.
Долгое молчание, прерываемое лишь редким чавканьем брата-поросенка.
– Точно тебе говорю, – он начал трясти головой, как ненормальный.
– Отвали уже, – встала, забрала чашки обоих и принялась мыть.
Пашка встал, не удосужившись даже убрать за собой крошки со стола, и вышел. Из его комнаты тут же послышались звуки гитарного перебора.
– Заходил вчера к вам в кафе. – Окликнул он меня, когда я проходила мимо его комнаты.
– И? – Вошла и устало плюхнулась на его кровать. Прямо в одежде. – Опять хотел на Солнцеву посмотреть?
– Ага!
– И как?
Пашка мечтательно закатил глаза.
– Нормально так…
– Ох, Суриков, она тебе не по зубам. Это я тебе точно говорю.
– Чего это?
– Ну, ей мужчины нравятся, понимаешь? Такие чтоб мужчины-мужчины! – Я напрягла бицепсы, изображая кого-то вроде Халка или Шварца. – Чтоб сила, борода православная и чесночный дух на полкилометра!
– Пф! – Не злите Павлика. Брат весь надулся, вскидывая брови вверх. – Да я ее заполучу на раз-два. Спорим?
– Ой, нет. Хватит мне споров на сегодня! – Я заложила руки за голову. – Солнцевой я сказала то же самое. Что без таких ухажеров, как мой брат, она точно обойдется.
– Почему это? – Он казался оскорбленным. – Ты сейчас разбила чужое счастье, детка.
– Да на хрена ей такой лоботряс, как ты?
– Ладно-ладно, Марья, – прищурился брательник, – земля – круглая!
– Тебе не светит. У Солнцевой все равно со вчерашнего дня обет безбрачия действует.
– Чего? – Скорчил удивленную гримасу.
– Да. Сказала, что садится на кефирно-огурцовую диету и отказывается от мужчин.
– Почему?
– Потому что у нее жопа целлюлитными слезами плачет. Вот почему!
– Ох, женщины. – Продолжая перебирать струны, закатил глаза Пашка. – Нормальная у нее задница. А мужчинам-то за что бойкот?
– Несчастная любовь.
– Скажешь по секрету?
– Не-а. – Я встала, схватила со стола конфету и отправила в рот. Направилась к двери, напевая. – Мои стихи, твоя