— Хоппер был последним, — ответил Старик, успокаивающе похлопав воспитанника по плечу. — Мы вернёмся в задристанный Стеинхольвег, сдадим ростовщику его долю и можем быть свободны, как ветер!
— Под этим ты, конечно, подразумеваешь, что мы вернёмся в номад и сдадим уже Рональду его долю? — уточнил Дан. — Поход в бордель или выпить горлодёра, в твоём понимании жизни, в «свободный как ветер» не входят?
— Именно так! Будь воздержан в питии, а бабу ищи одну и чтобы на всю жизнь! — наставительно произнёс Старик.
— Я со шлюхами жить не собирался, только…
— Дан! У тебя уже должен был закончиться период, когда мальчики кидаются на всё, что движется и похоже на женщину!.. — Старик укоризненно посмотрел на Дана.
— Да, теперь только бордель и только раз в неделю! — согласился парень. — Видишь, какой я воздержанный?
Мужчины подошли к своим воллам и залезли в сёдла.
— Ладно, воздержанный! Давай-ка поедем от того, что тут по ошибке называют фермой… — сказал Старик, оглядев домик и поморщившись, а потом, подумав, закончил. — …По тому, что тут называют дорогой…
— В сторону того, что тут по ошибке назвали городом! — кивнул Дан, даже не улыбнувшись старой шутке. — Давай.
Воллы — это, если вы вдруг не знаете, своеобразная помесь верблюда, лошади и вола. Ценный зверь, что пьёт, как Дан, раз в неделю и не чувствует от этого дискомфорта. А ещё жрёт, казалось бы, всё что растёт — и вообще приятно неприхотлив. А ещё силен, вынослив и родился в Марчелике. Одна беда — любой волл весьма медлителен, задумчив и патологически упрям.
Однако на равнинах Марчелики именно такой зверь и нужен под седлом. Бывают, конечно, здесь и те, кто пытается ездить на лошади… Однако лишь до ближайшего багрянца, пока беспощадное солнце не уложит несчастных животных на землю пускать пену. Это на Эдемах пусть ездят на лошадях… А касадор ездит на воллах. И воллов же запрягает в свой фургон.
Стеинхольвег, Марчелика, 12 апреля 1935 года М.Х.
— Что значит, у вас слишком маленькая доля?! — возмущённо взвизгнул городской ростовщик.
Впрочем, у хороших христиан нет других ростовщиков, кроме как городских. Всех, кто пытается без пригляда святых отцов заниматься ростовщичеством, всегда готов принять в свои объятия очистительный костёр.
Ибо сказано было в Писании: всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твоё не требуй назад… Но, конечно, если под приглядом святых отцов, то можно — ибо сказано в Писании: просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся.
Так что городской ростовщик — это, в общем и целом, хорошо. А самолично решивший на других христианах наживаться — обречён на мучительную смерть.
Понятно, что костры на Марчелике горели часто — дело-то выгодное… Ростовщичество, конечно, а не костры. И всё-таки костры горели не так часто, как могли бы — ведь иногда и ростовщиков прощали за искреннее раскаяние. Ведь сказано в Писании: любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего — вот им и давали жизнь взаймы. Под честное слово больше никогда так не делать.
Или пристраивали на должность городского ростовщика. В чём отличие? Ну так на этой должности раскаивались в своих делах значительно искреннее. А ты попробуй неискренне — вон же, святой отец всегда рядом и следит за тобой коршуном.
Иоганн, конечно же, знал об этом и понимал, что за буря негодования сейчас обрушится на него и его напарника Мигеля. К несчастью, жадные должники внаглую пользовались добротой Господа и не хотели возвращать ни долги, ни проценты. Увы, глава номада Рональд таким добрым, как Господь, никогда не был — так что мог и вломить. Поэтому лучше было поругаться с ростовщиком, чем с Рональдом Айвери.
— Во имя Господа нашего, да не произнесу его всуе! Я помогаю обездоленным, лишённым доходов, пострадавшим от сурового климата Марчелики!.. — ростовщик на секунду задумался, к чему это он тут пафоса навёл, а потом всё-таки вспомнил, распаляясь всё больше и больше. — …А вы не можете постараться и из них, во имя Господа, долги выбить? Вы уверены, что вы касадоры, а не воллы, на которых ездят настоящие касадоры?!
— Вот ну зачем ты так? — возмутился Мигель. — Мы ведь к тебе тоже, как обездоленные, лишившиеся этого самого…
— Разума вы лишились! Сердце мне разрываете своей жадностью! — ростовщик хотел было схватиться за сердце, но промахнулся и схватился за желудок.
— Вот то, за что ты схватился, у тебя и разорвётся от жадности! — ошибка ростовщика не укрылась от глазастого Иоганна. — Обдираешь нас как липку, а сам только пузо своё наедаешь!
— Это от сидячей работы пузо! Всё на благо людей! — блеснул ростовщик модными знаниями, вычитанными в научном журнале, что привёз местный богач Арчибальд.
Дверь ростовщической конторы открылась, и на пороге возникли ещё два касадора, при виде которых у ростовщика сразу пропало желание ругаться. Ведь всего пару дней назад он попытался увеличить свою долю, увидев, сколько эта парочка принесла, и молодой касадор, добродушно улыбнувшись, отправил его на пол отлично поставленным ударом.
— Дан! Старик! — радостно развёл руками ростовщик. — Как вовремя вы появились!
— Мы всегда вовремя, — кивнул Старик. — Чего кричите?
— Ваши, с позволения сказать… — начал ростовщик.
— Нет, — хмуро буркнул Дан, заставив того замолчать.
— Что нет? — очень осторожно переспросил ростовщик. Скула у него до сих пор от того удара ныла.
— Не позволим сказать! — пояснил Дан. — Так чего они?
Ростовщик — человек уважаемый. Ему морду бить нельзя. В большинстве случаев. Только если он перегнул палку. А в тот раз, от жадности, он её перегнул. Это ему святой отец на исповеди объяснил. Отец Иоахим — вообще-то человек добрый, только бывший касадор и друг Старика. В общем, ростовщик сразу понял, что если просят без аллегорий и сравнений — то и отвечать надо без аллегорий и сравнений.
— Долю свою хотят увеличить! — пожаловался он.
— Совсем совесть потеряли! — согласился Старик и сурово посмотрел на Иоганна с Мигелем.
Иоганн и Мигель, ровесники Дана и его близкие друзья, скромно потупили взоры, всем видом показывая, что да, дескать — потеряли, ищем. Под ногами совести нет. Наверно, за дверью оставили. Этот их сокрушённый вид весьма порадовал и ростовщика, и старого касадора.
— Ладно, зато мы собрали хорошо, — сказал Старик. — Поделимся с вами… И не трогайте больше доли, бездари! Не трогайте! Должников трогайте, а доли — не трогайте!
На этот раз ростовщик, помня о том, что и сам недавно трогал доли, тоже решил потупить взор. Иногда жадность людей одолевает, а ведь правило-то было старым: ростовщику долг и половина с процентов, и касадорам — тоже половина процентов. Но, бывало, грешили люди, тянулись к чужой доле… Что делать? Как сказал бы отец Иоахим: «Грешен человек, несовершенен…