И вопрос последовал. Но не про Русанову.
— Директор сказала, что ты недавно здесь учишься, Миша?
Барковский молча кивнул.
…Это случилось в сентябре, в самом начале учебного года. В этом самом кабинете за учительским столом находилась Людмила Михайловна Царева — тогда еще не директор, а завуч школы. Перекрывая стоявший в классе шум, она игриво произнесла:
— Господа одиннадцатиклассники, пожалуйста, закройте свои взрослые ротики и послушайте старую училку!
Подростки, хихикая, расселись по местам, и Царева продолжила:
— Ваша классная руководительница задержалась по очень печальному поводу. В Костроме скоропостижно скончались ее родители. И у нее возникли чисто бытовые проблемы. Как только она их решит, она вернется и продолжит осуществлять свою нелегкую миссию по воспитанию вас, редких, по-моему, оболтусов. А пока английский у вас буду вести я.
На эту речь тут же отозвался Худяков:
— Людмил Михална, мы вас страшно любим, хоть вы и завуч! Мы-то без английского как-нибудь обойдемся, а вот обойдется ли школа без вас? Стоит ли тратить ваше драгоценное время на оболтусов вроде нас?
Царева хотела ответить, но тут в кабинет заглянул директор школы Русанов.
— Людмилочка Михайловна, позволите вас прервать? — осведомился он сладким голосом.
— Прошу, Юрий Васильевич! — ответила Царева.
Русанов открыл дверь шире и пропустил вперед Барковского.
— О, новенький! — отозвался Худяков.
Директор согласно кивнул:
— Дамы и господа, представляю вам вашего нового товарища Михаила Барковского, юношу, надеюсь, приятного во всех отношениях. Прошу поскорее ввести его во все дела класса, не обижать, ну и… принять поскорее в нашу школьную семью!
После такой речи должны были послышаться аплодисменты, но послышалась только реплика Суворовой:
— Шведскую.
— А? — отозвался растерянный директор.
Завуч Царева быстрее оценила ситуацию и отреагировала:
— Суворова, не перебивай директора школы и не оперируй понятиями, о которых не имеешь представления.
— Ладно, — отозвалась Суворова. У нее не было желания спорить с этой теткой.
— А я все уже сказал, — сообщил директор. — Поздравляю всех еще раз с новым учебным годом! Привет!
Он подмигнул своей дочери Алине (она сидела рядом с Суворовой) и удалился, прижав руку к сердцу в знак извинения. Алина поморщилась и наклонилась к подруге:
— Папа, блин, в своем репертуаре.
Однако у красавицы Суворовой не было желания обсуждать директора.
— Але, у нас новенький! — напомнила она.
— Да ну, ботан какой-то… — Алина снова сморщилась.
Тем временем новенький нерешительно озирался в поисках места.
— Смелее, Миша! — ободряюще произнесла Царева. — Места в классе есть, выбирай.
Барковский оглядел класс. Одна лишь Ира Шорина, явная замухрышка, смотрела на него без иронии или насмешки. Просто смотрела, и все.
— Можно я с тобой сяду? — спросил новенький.
Ира пожала плечами. Барковский сел рядом с ней. Тут же на этот факт отреагировал Худяков:
— Ну все, отбил у меня нашу принцессу. Пойду убью себя.
И тут Царева показала, что не зря является завучем. Уже без всякой игривости она произнесла:
— Худяков, выход вон там находится. А кабинет директора — вторая дверь налево. Если хочешь что-то сказать — по-английски, пожалуйста.
— Don’t worry, Людмила Михайловна! — смиренно отозвался Худяков.
В затылок новенькому ударил скомканный бумажный шарик. Барковский обернулся. Ему ухмылялся Довженко.
— Welcome! — издевательски пропел он.
…Крюков внимательно наблюдал за лицами одиннадцатиклассников. Больше всех его занимало поведение Довженко — кажется, он нервничал сильнее всех.
— Хорошо, а кто у вас в классе старожил? — спросил капитан. — Вот прямо чтоб с первого класса и до одиннадцатого?
На его вопрос отозвалась Суворова:
— Шорина. Она одна эту школу так долго терпит. Еще Алинка с первого класса тут училась, но она…
Участковый повернулся к Шориной:
— Вы дружили?
Девочка промолчала; ее лицо скривилось, словно от боли. И тут заговорил Барковский:
— Игорь Андреевич, они десять лет за одной партой просидели. У Ирки вообще нервный срыв был, когда Алина погибла. Может, не надо ее сейчас мучить?
Капитан прижал руку к груди:
— Прости, Ира. Вернемся к сегодняшнему дню. Мальчики были на физкультуре, девочки здесь, в классе. Почему?
— Мы отпросились, — ответила за всех Мелкова. — Мы выступление на «Последний звонок» делаем. Времени не хватает, и нас Владимир Ованесович отпустил.
— А где была Анастасия Николаевна?
— Здесь, с нами. Мы там по-английски поем. Она собиралась помочь…
— И что было дальше?
Мелкова промолчала. Вместо нее заговорила Белодедова.
— Она вдруг встала и вышла. Молча.
— Она плакала?
— Нет… Просто встала и вышла.
— Что было потом? Довженко?
Для спортсмена Довженко этот вызов оказался совершенно неожиданным, он растерянно произнес:
— Я?!
— Тебя там не было?
— Был, но я… все так быстро было… — произнес Довженко в страшном волнении. — Она зашла в раздевалку и… просто выбросилась в окно. Я не успел даже… вот и ребята…
И тут раздался голос Шориной:
— Я не поняла: вы нас уже допрашиваете?
Крюков поднял руки:
— Все, все, ребят. Это не допрос, никакого протокола, я просто увлекся, простите. С каждым из вас мы побеседуем, как положено, в присутствии взрослого, все будет по правилам. А сейчас поздно уже, пора по домам. Все свободны.
Второго приглашения не потребовалось; школьники дружно потянулись к выходу из класса. А Крюков внимательно наблюдал за ними. Он заметил, как одобрительно положил руку на плечо Шориной Барковский, как Палий что-то успокаивающе прошептала на ухо Довженко, с какой неприязнью смотрела на Белодедову Кристина Суворова, как неожиданно серьезен стал Худяков, и как молча, ни с кем не прощаясь, первым вышел из класса Юров.
Крюков вышел из школы вслед за школьниками, подошел к микроавтобусу криминалистов. Оттуда навстречу ему вышла полная молодая женщина — Антонина, для своих Тоша, один из лучших экспертов Управления.
— Здорово, Крюков, — приветствовала она капитана.
— Привет, Тош, — отозвался он. — Как ты?
— Простудилась на фиг.
Беседуя с Тошей, Крюков краем глаза отмечал проходящих мимо школьников. И заметил, как Суворова и Мелкова сели в стоявший у школьной ограды большой внедорожник.
— Какие новости? — спросил он.
Тоша усмехнулась:
— Нефть марки «брент» торгуется на восемь пунктов ниже, в Таиланде наводнение, в Москве пасмурно, а в Питере молодая училка из окна выпала.
Тут Крюков неожиданно предложил:
— Тош, хочешь пельмешек? Горяченьких, свеженьких? Тут недалеко новая пельменная открылась — ну, пальчики оближешь!
Тоша усмехнулась еще шире.
— Вот ты змей! Ну, ладно, слушай. На первый беглый взгляд: девушка не беременна, следов насилия нет. Наверняка имеются разрывы внутренних органов, но причина смерти — перелом позвоночника. Остальное — при детальном осмотре. Пельмешки свои себе оставь, они наверняка из собачатины. А я на диете.
— Я тебе по жизни должен, — сказал Крюков, улыбаясь. — Может, переспим?
— Не, у меня же насморк, целоваться не могу, — Тоша покачала головой. — А так бы да… Ой, нет, я ведь замужем, забыла…
Крюков дружески поцеловал Тошу и ушел.
…В это самое время в кабинете директора школы состоялся весьма примечательный разговор между директором Царевой и преподавателем физкультуры Баграмовым — тем самым, что вел урок у мальчиков одиннадцатого класса. Разговор начался с того, что физрук сделал директору одно откровенное признание. Это признание далось ему с большим трудом — у физрука, немолодого уже мужчины, едва не началась истерика, он схватил стакан и стал жадно пить воду.
— Стыдобища! Ты посмотри на себя! — презрительно