Хорошо, что наступило лето. Я жила на студенческой турбазе, и за мной ухаживало сразу несколько чуваков с нашего курса. По выходным мамаша приваливала к нам на автобусе, потому что ей типа тоже надо было отдохнуть, бросала вещи на моей койке и шла с нами на пляж.
Надо сказать, что несмотря на сорок два года и двадцать лет мучений с папашей, в купальнике она выглядела зашибенно. В одежде на нее особенно и не обратишь внимания — маленькая, морда темная, прокуренная. Но вот когда она медленно проходила по пляжу и ныряла с обрыва в реку — мужики просто голову сворачивали.
Короче, сидим мы на пляже, грызем кукурузу: я, мамаша, Гипс и Юджин. Юджин рассказывал что-то о нашем общем знакомом, который спортом профессионально занимался, а потом бросил, и его так разнесло, что узнать нельзя. И что типа, если заниматься спортом, это надо всю жизнь. А иначе лучше и не заниматься. Это как балет.
И вот тут мамаша услышала слово «балет». Балет — ее больное место. Она в детстве не поступила в балетную школу. У нее были отличные данные, но слабое сердце. И она все эти стойки и позиции до сих пор помнит.
И вот моя мамаша встает, кидает кукурузу в кусты, элегантно выковыривает то, что застряло между зубами и говорит:
— А я и сейчас могу сесть на шпагат.
И начинает раздвигать ноги. Юджин и Гипс смотрят на нее как приклеенные.
— Надеюсь, это будет не поперечный шпагат, — говорю я.
— Нет. Начнем с простого, — говорит мать.
— Может, не надо? — говорю я.
— Да лан, пусть, — говорит Гипс.
И вот моя мамаша начинает растопыриваться над песком в долбаном шпагате. И Юджин смотрит так в общем, он парень интеллигентный, а вот Гипс смотрит в совершенно конкретное место, как оно раздвигается, как циркуль. В общем-то, нелегко так раздвигается. И я вспоминаю, как однажды мамаше вступило в поясницу и как она ползала раскоряченная по квартире несколько дней. И вот я даже не знаю — боюсь я сейчас этого или желаю.
Но все раздвигается благополучно, мамаша зависает этим своим местом в трех сантиметрах от песка, что практически победа. И все, такие, сидят как с картины «Явление Христа народу».
— Отлично, — говорю я. — Мама, ты в отличной форме.
Мамаша отряхивает с бедер песок и удовлетворенно закуривает.
И тут Гипс с похабным выражением лица говорит:
— А поперечный можете?
— Можем, — говорю я. — Но это будет дорого стоить.
— Ты на физре через козла перепрыгнуть не можешь, — говорит Гипс. — Я не у тебя спрашиваю.
Я делаю мамаше знак, надеясь, что она и сама понимает, что поперечный шпагат — это перебор. Но мамаша закапывает окурок в песок, становится в стойку и, глядя Гипсу в глаза, начинает опять растопыриваться на песке. Компании на пляже разворачиваются в нашу сторону. Бля, это реально магическая картина: Гипс и моя мамаша, расползающаяся на песке. Думаю, не отдавая себе отчета, она мстит мне за своего жопастого пачкуна. Потому что пачкун реально втрескался в меня тогда. Даже пытался отловить, когда я выходила из душа. Мамаша почуяла это, у нее звериное чутье. И вот теперь мстит, раскорячиваясь перед Гипсом. И этот болван смотрит на нее, как кролик на удава.
— Пошли, — говорю я Юджину и сдергиваю с песка полотенце.
Юджин послушно встает и берет сумку. Юджин — мой.
Вечером мамаша, наконец, свалила. Провожать ее на автобус потащилась целая толпа, человек шесть мужиков. И Гипс, конечно. Это напоминало собачью свадьбу.
— Может, останетесь? — ныл Гипс и подмигивал остальным.
Мамаша самодовольно хохотала. И делала вид, что подумывает остаться.
Все с облегчением выдохнули, когда она втащила свою тощую задницу в автобус.
Я подумала о том, что мне нужен психолог. Два года назад мне сделал предложение один психолог с четвертого курса. Не знаю, что вдруг на него нашло. Не сказать, чтоб я от него была в восторге, но я подумала — а чего бы и нет. Он был из семьи, которая неплохо питалась. Я как-то была у них на ужине. Короче, этот хмырь приперся с цветами к нам домой и для смелости притащил с собой друга. Я еще долго шутила, что теперь-то понятно, почему они называются парапсихологами.
Отца дома не было. Мама вела себя дружелюбно, даже кокетливо. Она напоила всех чаем, с интересом выслушала предложение и сказала «нет». Они долго возмущались и твердили: вы делаете со своей дочерью страшные вещи! Только она сама может что-то решать. Вы за нее проживаете ее жизнь. Мама улыбалась.
Когда они свалили, мама покурила в туалете (тогда она еще считала, что курить при детях неприлично), вышла и спросила:
— Где ты находишь таких придурков?
Потом она села за стол и сказала тихо и ласково:
— Ты не торопись с этим, моя девочка, не торопись. Впереди очень-очень много жизни.
Я ей поверила тогда и не торопилась. Я так сильно не торопилась, что теперь, на втором курсе института, была девственницей. И вот теперь мамаша, которая дала мне такой охренительно целомудренный совет, заявляется ко мне на турбазу и ведет себя как проститутка.
Вечером, на костре Гипс продолжал отпускать шутки:
— Юджин, женись не раздумывая. А то я отобью у тебя девушку и сам женюсь! Тещи с такой растяжкой на дороге не валяются!
Юджин пил чай и помалкивал. Мне он нравился все больше.
— А сколько твоей маме лет? — не унимался Гипс.
— По аллеям тенистого парка с пионером гуляла вдова, — запел кто-то противным голосом.
— Пойдем отсюда, — сказала я Юджину.
В домике никого не было. Комары уныло пищали под потолком.
Я плюхнулась на кровать. Юджин сел на стул.
— Сядь сюда, — позвала я, и Юджин послушно пересел.
Мы поцеловались. Потом еще. Я напирала, Юджин сдержанно отвечал. Непонятно, кто из нас был мужиком. Я запустила руку ему под рубашку. Юджин напрягся. Запускать руку дальше явно не стоило. А может, стоило. Откуда я знаю. Но если бы он меня отверг, это бы добило. Я села рядом.
— У тебя странная мама, — сказал Юджин.
— Да, мамаша сегодня отличилась, — сказала я. — Это все из-за отца.
— Когда женщины становятся такими, у них всегда есть на это причины, — сказал этот стервец.
Бойтесь молчаливых интеллигентных мальчиков. Они хуже всех.
— Моя мамаша не такая, — сказала я. — Она просто ведет себя как такая.
— А в чем разница?
— Разница в том, что мужики тупые. И способны видеть только то, что им показывают.
— То есть?
— Вали отсюда.
— Грубовато