Этим летом Мюриэл сводила меня на два других литературных действа: на читки в чьей-то подвальной квартире, едва ли не такой же маленькой, как мой садовый сарай, – впотьмах люди читали из своих блокнотов дрожащими голосами, – а еще на презентацию поэтической брошюры под названием “Срать и трахать” в мини-маркете на Сентрал-сквер. Это мероприятие – другого уровня, определенно. Мы протискиваемся через вестибюль в гостиную, где затор пожиже. Это просторная комната с диванами в цветочек и приставными столиками, комоды с латунными ручками, здоровенные картины маслом, современные, абстрактные, краска скаталась в комочки, словно на старом свитере.
Мюриэл хватает меня за руку и тащит через арку в комнату поменьше, уставленную книгами. Тут какой-то мужик, один, озирает полки.
– Привет, – говорит Мюриэл, и я вижу, что она этого человека едва знает – из-за паузы, возникающей перед тем, как они обнимаются. Обычно Мюриэл своими объятиями увечит. – Свежайшая жертва нашего семинара.
– Сайлэс, – говорит он мне. Высокий, пригибается, будто бежит вприпрыжку, хотя стоит неподвижно.
– Кейси. – Протягиваю руку.
Перекладывает книгу в другую руку, пожимает мою. Глаза у него темно-карие, веки нависшие.
Мюриэл показывает на книгу:
– Ты себе заимел уже?
– Вроде как пришлось. Я одним из первых явился, он сидел в гостиной за столиком с громадной стопкой книг. – Показывает нам. – Он не понял, кто я. С прошлой недели. Я назвался, но он не разобрал. – Открывает на титульном листе.
“Жми, Элис”, – говорится над автографом.
Смеемся.
Какие-то две женщины машут нам из дальнего угла другой комнаты, пытаются протолкаться к нам. Мюриэл замечает их и врезается в толпу, чтобы добраться до них на полпути.
Беру книгу из рук Сайлэса. В икрах у меня щекотно, как это бывает, если я в книжном или канцелярском магазине. Красивая обложка, абстрактная, темно-синяя с просверками света оттенка слоновой кости. Бумага грубая, старомодная – как тяжелая бумага для пишмашинки. “Гром-шоссе” называется. Автор – Оскар Колтон. Я ничего его не читала. У Пако была какая-то его книга, по-моему, а писатели, которые нравились Пако, не очень-то нравились мне, – мужчины, писавшие нежными поэтичными фразами в попытке скрыть самолюбование и женоненавистничество своих сюжетов.
Держу книгу и воображаю, что это я ее написала, воображаю, что держу в руках свою книгу.
– Думаете, он знает, что это название уже использовали? – спрашиваю я, надеясь, что Сайлэс не заметил моего голода.
– Может, стоит ему сказать.
– Положи это на музыку, дядя. – Изображаю, будто кричу это в гостиную. – Получится хит37.
Читаем цитату на передней сторонке обложки: “Колтон всегда выдавал нам правду и красоту целыми лопатами, а тут предлагает проблески возвышенного”.
– Мне б немножко проблесков возвышенного не помешали, – говорит Сайлэс.
Перевертываю книгу, чтобы поглядеть, каков он с виду, этот Оскар Колтон. Сайлэс разглядывает фотографию вместе со мной. Снято сбоку, на переднем плане – плечо, локоть на колене, бицепс напряжен. Смотрит в объектив угрожающе. Контраст белого и черного такой чрезмерный, что лицо словно бы вырезано подобно каменному лицу у Энсела Адамса38, а лобовое освещение превратило зрачки в булавочные точки.
– Зачем мужчины рвутся выглядеть вот так на своих авторских фотографиях?
– Глубина моих мыслей ранит меня, – отвечает Сайлэс скрипучим голосом.
– Именно. Или… – подражаю я ему, – мне придется убить вас, если вы это не прочтете.
Смеется.
– Тогда как женщинам… – снимаю с полки книгу авторши, которую обожаю, – приходится угождать. – Снимок вторит моему утверждению безупречно. Широкая виноватая улыбка на лице у авторши. Машу книгой перед носом у Сайлэса. – Прошу вас, любите меня. Пусть и романистка-лауреатка, на самом деле я милая безобидная личность.
Вытаскиваем еще сколько-то книг из шкафа, и все они подтверждают мою гендерную теорию.
– А вы б как позировали? – спрашивает Сайлэс.
Скалюсь и показываю ему два средних пальца.
Смеется опять. У него сколотый передний зуб – гладко срезано по диагонали с уголка.
Мюриэл ведет к нам своих подруг.
– Вы в прошлую среду читали в группе? – спрашиваю я.
– Читал.
– И что у него было с руками?
– Наверное, все плохо. Сложил их за спиной.
– А что это значит?
– Никто не смог мне объяснить. Раньше такого не видели. – Он вновь засвечивает свой зуб. Кажется, вердикт Оскара его не очень заботит. – А вы над чем работаете?
– Я официантка.
Щурится.
– Что пишете?
– Роман.
– Внушительно.
– Вожусь с ним шесть лет, и все еще ни полного черновика, ни названия. Так что, наверное, не слишком-то внушительно. Вы на следующей неделе придете?
– Не знаю. Возможно, это для меня слишком религиозно все. Слишком много вербального коленопреклонения.
– Правда? – Мюриэл все это представила мне по-другому.
Сайлэс медлит.
– Это на самом деле не свободный и открытый обмен соображениями. Люди просто конспектируют все, что бы он ни сказал. – Склоняется и изображает, как пишет в крошечном блокноте. – Да еще вот эта мелочь: он однажды сказал, что за каждой строкой диалога должно стоять хотя бы два тайных мотива, и я спросил, а что, если персонаж просто хочет узнать, который час. Все ахнули. И тишина. Хотелось бы побольше обсуждения. Или, может, мне не нравится избыток правил.
Мюриэл с подругами нависают над ним сзади. Сайлэс слегка смещается, поворачивается к ним спиной. По-моему, не сознательно.
– Вы сами не ходили туда?
– Нет, я работаю по вечерам.
Он смотрит на меня так, будто это не вся правда, и начинает было говорить что-то, но тут влезает Мюриэл.
– Глядите, вот всамделишные люди из всамделишного мира, – говорит она.
Представляет нас друг другу. Одна дама – инфекционистка, специализируется на исследованиях СПИДа, вторая возглавляет некоммерческую структуру в Джамейка-Плейн39. Обе накрашены, при браслетах и в платьях не из “Ти-Джей Макс” во “Фреш Понде”40. Сюда к нам они перебрались ради Сайлэса и осыпают его вопросами. Выплываю из разговора – и прочь из комнаты.
Денег на экземпляр “Гром-шоссе” у меня нет, но иду вдоль очереди из коридора в гостиную, а оттуда в обеденный зал. Сворачиваю в кухню и гляжу на автора через окошко в створках дверей. Автор – спиной ко мне, через столик, прижимает к груди книгу, которую он только что подписал, над ним нависает миниатюрная сутулая женщина. Она все еще говорит что-то, а он уже тянется к экземпляру следующей читательницы. Мне видна только его спина, из-под воротника выглядывает кромка синего галстука, под белой сорочкой выпирает лопатка, он выводит автограф. Точеное ли и раздраженное ли у него лицо, как на той фотографии, я сказать не могу.
Все поверхности в кухне уставлены противнями