Я недоуменно вскинул брови.
— Чего? Не понял… Как?
Игорь поманил меня пальцем, наклонился над столом и тихо, почти шёпотом произнес:
— Странно, да? Одна старая женщина. Двое быков. Вроде как неувязочка выходит по всем правилам. Только, Юра, ведьмой она и правда была. Самой настоящей. Прокляла их на смерть, понимаешь? И знаешь как?
Игорь замолчал и посмотрел мне в глаза.
— Смерть за смерть, — наконец произнёс Игорь. — Она в жертву себя принесла. Сорок дней умирала, и когда срок подошёл, солдатиков тех с собой на тот свет забрала.
Я внимательно пригляделся к Игорю, пытаясь понять, сколько правды в его словах. Сперва мне показалось, что мой спутник просто-напросто шутит, развлекая старой байкой, которую услышал давно в пионерском детстве. Но выражение его лица не менялось, и, в конце концов, стало ясно: мужчина ни на секунду не сомневался в правдивости этой истории.
— А теперь, Юра, самое главное. То, зачем я и начал рассказ. Перед смертью в самый последний день мать Настасьи позвала к себе дочь и попросила забрать свой дар. Может, слышал что-нибудь подобное?
— Да, — признался я. — Слышал такую легенду. Якобы, ведьмам не позволяет умереть их сила, поэтому они ищут преемницу перед смертью.
— Да-да-да! — воодушевленно закивал Игорь. — Это прям в точку! Преемницу! Только, как я понял, она не перед смертью её искала, а всю жизнь Настасью специально растила. Все свои знания потихоньку передавала, в лес за травами отправляла. И когда пришло время отдать душу, она свой дар дочери передала. Так вот, возвращаясь к нашему батюшке. Знаешь, что Настасья у него попросила? Мать отпеть! Якобы, земля покойницу не принимает.
— В смысле?
— В прямом. Говорит, похоронила её за домом, а на следующий день та опять в кровати. В земле вся, но по виду и не скажешь, что мёртвая. Лежит себе, как будто спит. Только не дышит.
— Мне всё труднее в это поверить, — покачал я головой.
— А ты и не верь. Ты слушай.
Игорь допил свой кофе, убрал чашку в сторону и продолжил:
— В общем, батюшка и думать забыл о своих грязных делишках. На какое-то время он даже стал похож на нормального священника. Настасье сказал, чтобы та перед богом очистилась, от «дара» материнского отказалась и за мать помолилась. Свечку чтоб за упокой поставила.
— И что? Поставила?
— Хрен там. Девка упёрлась рогом: дар мой, говорит, последний подарок матери и отказаться я от него не могу. А с ним в храме божьем мне делать нечего. Мне бы только, говорит, матушку отпеть, а дальше сама разберусь. Тут в нашем батюшке тоже принципы проснулись: я, говорит, всё сделаю, но помогать тем, кто от бога отказался, не могу. Выбирай, мол, или сила, или отпевание. Настасья подумала немного и ушла.
Игорь выдержал небольшую паузу.
— А через пару дней батюшке интересно стало. Зашёл он к ней домой. И охренел. Потому что Настасья сама на покойницу стала похожа. Под глазами мешки, бледная вся. Батюшка у неё спрашивает: что, мол, с тобой? А Настасья ему в сторону кровати кивает и говорит: «мать по ночам спать не даёт. Надо мной стоит. Похоронить просит».
Я поёжился, представив, как старая ведьма стоит у изголовья кровати, неотрывно смотрит из темноты и шевелит сухими губами, умоляя предать её тело земле.
— И тут батюшка у неё спрашивает, а где она сейчас? Девка в ответ глаза выпучила и смотрит на него, как на сумасшедшего. А ты, говорит, не видишь что ли? Вон же, на кровати лежит! И пальцем тычет в пустую койку. Тут батюшка опять свою песню завёл: откажись, Настасья, откажись. Дьявол тебя за нос водит, погубит он тебя. А девка его умоляет: пойми, не могу я мать предать. В общем, Юра, спорили они долго, да только всё без толку. Каждый при своём остался. А через пару дней Настасья и сама умерла. Врачи сказали: общее истощение организма. Батюшка, когда узнал, волосы на себе рвал. Зацепила она его, понимаешь? Он ведь в первый раз за всю свою службу действительно кому-то помочь хотел, душу девичью спасти. А получилось так, что, если б не его принципиальность, то может, Настасья и жива бы осталась.
Игорь помолчал немного, внимательно вглядываясь мне в глаза, а потом спросил:
— Ты ведь, понимаешь, к чему я эту историю рассказал?
— Не совсем, — хмуро ответил я.
— А ты подумай… Хорошенько подумай. Ты ведь, Юра, и сам, как этот батюшка. Как думаешь, почему он Настасье помогать не стал? А? Да потому что посчитал, что дела её ведьмовские оскорбляют имя отца небесного. Вот и бросил девчонку на растерзание призраку. И всю жизнь потом мучился, потому что знал: не простит ему Бог. Не простит того, что он в своём церковном высокомерии отказал в помощи ближнему.
Я неожиданно понял, к чему клонит мой спутник. И мне это совсем не понравилось.
— Погоди-ка, погоди, — перебил я собеседника. — Ага. Аллюзии, значит? То есть хочешь сказать, что мой отец, который всю жизнь отдал борьбе с ворами, хотел, чтобы какой-то жулик стал воспитывать его детей? Чтобы его сын принял этого Костика с распростертыми объятиями? Называл папой? Так что ли?
— Так ведь не о Костике речь, Юра. О тебе. И о матери твоей. Ты, конечно, извини, что лезу, но мне кажется, твоя принципиальность убивает её. Она потеряла мужа, а теперь от неё отказался ещё и любимый сын. Не правильно это. Память об отце должна помогать преодолевать старые обиды, а не порождать новые.
Я вскипел. Вот значит как?! Вот к чему весь этот разговор — выставить меня виноватым?
— Юра, — взволнованно произнесла Мириам, — Юра, не надо… Не надо, мой дорогой.
Но я уже ничего не слышал. Игорь затронул самую больную тему, и сейчас ему придётся выслушать всё, что я думаю о его притчах.
— Знаешь, Игорь… — я старался говорить спокойно, но мой голос дрожал от возмущения. — Оставь свои байки для собственных детей. Ты и наполовину не представляешь, насколько мерзко и оскорбительно видеть, как человек, место которого на тюремных нарах, целует твою мать, обнимает её своими жирными лапами. А она, вместо того, чтобы выгнать его взашей, вешается вся на эту мразь. На существо, которое я даже человеком назвать не могу. Потому что не может нормальный человек спокойно жить после того, как людей резал и вагонами воровал при всеобщем голоде. Сравниваешь мою мать с Настасьей? Так