Элиза, моя милая добрая Элиза, как старается меня успокоить — ну надо же! Надо выписать ей премию. Двойную. Придумать же такое — красиво злюсь. По-моему, когда я злюсь, я похожа на подземную нечисть, из тех, которые по словам нашего проповедника мучают грешников после смерти.
После моей последней исповеди, на которую меня угрозами заманил отец, святой муж пообещал, что у меня непременно будет возможность сравнить, похожа ли эта нечисть на то, что рисуют в святых книгах в качестве иллюстраций. Я была уверена, что даже у богов, создавших наш мир, фантазия не такая извращенная, как у людей, так что подземные стражи наверняка не настолько жуткие внешне. В любом случае…
— Может он и хотел, Элиза. Ну, что-то он сказать точно хотел, — с улыбкой смирившегося с судьбой человека поделилась я, — Но я вылила на него чай и запустила в него чашкой… А потом и чайником… К счастью не попала. Верткий, поганец. Слава всем богам, что не попала! Хотя если он разорвет помолвку, может и жаль — хоть какое-то было бы утешение…
Элиза только вздохнула и отвела взгляд, разглядывая обои и пытаясь придумать, как еще меня можно утешить. В этот момент со стуком зашла одна из горничных предупредить о том, что матушка вернулась с прогулки по столице и ждет в гостиной. Я скривилась. Если она уже слышала, она с меня не слезет до конца жизни!
Герцог Сильбербоа сидел в своем кабинете с еще немного мокрыми после ванны волосами и озадаченно смотрел в окно. Сумерки опускались на город, зажигались фонари, и в углах кабинета копилась тьма, до которой не добирались свечи. Мужчина не любил освещать все помещение в темное время суток, предпочитая освещать только рабочий стол.
Он до сих пор переосмысливал всю свою жизнь, которая довела его до этого конкретного момента, в котором он сидит и не понимает ни-че-го. Что не так с этой девочкой?
На дорожке в парке прямо под окном мигнул и зажегся янтарный фонарь, оставляя росчерк света на сумеречно-синей стене. Янтарный… Как глаза у этой фурии. Дверь с веселым перестуком открылась, и зашел Орхан со своей вечной веселой, чуть лукавой улыбочкой.
— Ваша Светлость, — он юрко проскользнул и быстро, пока его не выгнали, уселся в кресло, тут же укутавшись в плед, снял ботинки и поджал под себя ноги, уставившись на друга честными глазами.
Герцог смотрел на него снисходительно — взрослый мужчина, а сворачивается, будто котенок — и ведь даже не выглядит при этом нелепо. Орхан всегда почему-то будто ждал, что его вот сейчас прогонят, значит надо как можно быстрее устроиться так, чтобы сделать это было неприлично.
— У тебя взгляд такой озадаченный, — потянул он, — Что-то случилось?
— Моя невеста…
У Орхана тут же с интересом сверкнули глаза и он улыбнулся еще шире.
— Маленькая мисс Огонек! Уже интересно! Вы же сегодня чаевничали своим презабавным любовным треугольником, да?
Герцог нахмурился. Интерес друга к его невесте не то чтобы прямо удивлял — он всегда с любопытством относился к новым людям, но вызывал некоторое раздражение.
— Да, и она снова лезла к Фиви. Прямо на моих глазах. Довела ее до слез. Меня это уже всерьез беспокоит…
Друг покивал.
— И ты, конечно, решил с ней поговорить на этот счет, высказав свое экспертное мнение о том, как должны правильно рычать друг на друга две дикие кошки? И встал на сторону малышки Фиви? И судя по твоему шокированному взгляду — получил по зубам от матери твоих будущих герцогят?
Герцог скривился. Орхан был порой просто на диво проницательным. Он относился к людям с дружелюбным любопытством, не злобно, но все же будто препарируя — смотрел на окружающих с каким-то веселым изумлением и всегда видел в них больше, чем сам герцог. Поэтому в том, что касается подбора кадров, межличностных отношений, слухов и прогнозов во всем, что касается поведения людей, герцог предпочитал полагаться на него или, как минимум, прислушиваться к его словам. Но в одном он был не прав…
— Да, я с ней поговорил. Но что значит две дикие кошки? Фиви ей и слова поперек не сказала. Или, по-твоему, я должен быть на стороне тех, кто изгаляется над окружающими, зная, что не ответят?
Мужчина в кресле расхохотался. Весело и звонко.
— Ты же знаешь, что в твои личные отношения я предпочитаю без запроса либо крайней необходимости не лезть? — герцог кивнул; друг действительно без запроса в вопросах, не касающихся работы, со своим мнением особо не донимал, — Вот и твои сладкие иллюзии про мисс Ламбри я тоже разрушать вовсе даже не собираюсь, в том числе (а может даже в первую очередь!) потому, что Фиви мне очень нравится и ей это нужно!
— Выражайся конкретнее… — раздраженно попросил мужчина.
— Вот тебе конкретнее: я ни в жизни не поверю, что Фиви всерьез могла бы бояться мисс Огонек. Она ее и не боится, хотя может и стоило бы, если хочешь знать мое мнение… Твоя невеста полыхнуть может прямо как в последний раз! Для посмевшего ее разозлить, конечно. Грозна и прекрасна, как карающий небожитель!
На мгновение герцог вспомнил, как «грозна и прекрасна» была мисс Леона, когда швыряла в него посудой, выдавая в качестве характеристики его умственных способностей такие языковые конструкции, которые не то что знать, даже слышать не должна была леди ее положения. Но она не только знала, но еще и, кажется, к месту использовала.
Герцог не был уверен, потому что к своему стыду залюбовался забавной сценой и пропустил почти все мимо ушей… Перед глазами опять вспыхнул образ невесты, раскрасневшейся от гнева, с полыхающим прищуренным взглядом и быстро вздымающейся грудью. Картинка была завораживающая — девочка все же была красивая.
Откровенно говоря, не смотря на совершенно неуместную истерику, зол мужчина не был. Просто не знал, что ему теперь делать с мисс Фламмен. Спустить такое с рук — значит показать, что такое поведение допустимо. Наказать он девушку не мог. Хотя вот выпороть ее может и не помешало бы! Мужчина тряхнул головой. Это было заманчиво, но совершенно неуместно.
Попробовать еще раз поговорить и надеяться на то, что хоть какие-то зачатки разумности в ней все же есть? А вдруг нет? Опять уворачиваться от посуды?.. Почему-то это все хоть и вызывала легкое раздражение от необходимости разбираться с невоспитанной девчонкой, одновременно и веселило,