За пятнадцать минут до истечения двухчасового срока ожидания я вышел из участка. «Зеленые» проводили меня заинтригованными взглядами. Впервые видите господина Управомоченного?
На улице стемнело. Окна сияли мягким электрическим светом, просачивающимся сквозь занавески. Фонари походили на маленькие маяки, но светили они не для меня, а сквозь меня. Я должен был вернуться в деревушку, отделенную от города лесом и, по ощущениям, сотней лет. Там я ощущал себя совершенно чуждым, как, впрочем, и где угодно еще. «Я как призрак среди людей», – подумал я. Застрявший между временем и пространством, лишенный большинства чувств, но с избытком заполненный тоской. У меня нет ничего, потому что я бесплотен и не могу ни взять, ни дотронуться. В моей памяти зияют пустоты. Все, чего я хочу, – это покой, но я не знаю, как мне его достигнуть. Мои воспоминания – как разрозненные строки, и в них подсказка, но я забыл, как прочесть их, и забыл родной язык.
Мне нельзя думать об этом, моему отчаянью достаточно повода. Я не хочу погружаться в него снова. Я человек, а не призрак. Нужно хвататься за то, что еще могу ухватить.
Я остановился под фонарем. У меня есть мое место, у меня есть дом, напомнил я себе. Перетерпеть несколько дней, и я разберусь со всей этой ерундой и уеду к Силене. При мысли о сестре в моей мутной душе посветлело.
Тем временем незаметно для себя самого я подошел к телефонной будке.
– Вынужден тебя разочаровать, – сразу объявил Илия. – Пока мне не удалось обнаружить дела с аналогичными повреждениями у жертв. Похоже, тебе достался уникальный случай.
Я тяжело вздохнул.
– А символ? – напомнил я с угасающей надеждой. – Ничего?
– Совпадений нет, – сочувственно подтвердил Илия. – От себя выскажу предположение, что он, судя по очертаниям, кшаанский. Я видел подобные, когда мы изучали кшаанскую храмовую архитектуру в университете.
– И что он может означать?
– Если он действительно один из тех, что выбивают на стенах храмов, то самое логичное, что можно предположить – это имя.
– Чье имя?
– Бога какого-нибудь. Всяких подпольных культов в Кшаане полторы тысячи, и у всех свои боги. Я попробую покопаться в книгах и опознать его. Но успеха не обещаю.
За дверью в глухой стене обнаружилась та же стена.
– Ясно, – протянул я.
Вероятно, Илия расслышал глубокое разочарование в моем голосе, потому что спросил:
– Делеф, почему тебе так важен этот символ?
Натянув телефонный провод, я развернулся к стеклянной двери будки и посмотрел в темноту.
– Илия, как долго ты работаешь в СЛ?
– Почти два года.
– Какой у тебя уровень доступа к информации?
– Третий.
Уровень ожидаемо низкий. Пусть даже на меня вдруг накатило желание обсудить текущую ситуацию, я не имел права трепаться с Илией на закрытые для него темы. Я смотрел в темноту. У меня было странное ощущение. Как будто тьма присосалась к моему сознанию, вытягивает его, словно сок через трубочку.
– Я знаю, что происходит в стране, – тихо произнес Илия после паузы. – Я все разузнал.
– Каким образом?
– Не спрашивай. Не думаю, что тебе удастся меня шокировать, Делеф. Так с чем ты столкнулся?
Я прикрыл глаза, перекрывая темноте доступ к своему разуму. Потом раскрепил замки внутри себя и позволил себе высказаться.
– Призраки существуют, Илия. Конечно, они не совсем такие, как их описывают в художественной литературе. По одной из версий, интенсивные негативные переживания способны оставлять оттиски, которые не угасают долгое время, существуя отдельно от человека-источника. По другой версии, некоторые чувства достигают такой силы, что не утихают и после смерти их носителя, и тогда его дух становится призраком. В любом случае призраки представляют собой тень тени человека. Почти лишенные разума, сохранившие лишь клочья воспоминаний, они не являются полноценными личностями и не способны внятно рассказать о своих потребностях. Мы называем такие сущности «саморазрушающиеся», потому что основное их стремление – это выплеснуть страдание, составляющее их существование, и исчезнуть. Все их примитивное, ограниченное поведение определяется как раз теми чувствами, от которых они навязчиво стремятся избавиться.
– Какими именно чувствами?
– Обычно ненавистью, болью. Эти сущности жаждут успокоения и не знают, как его достигнуть. Со временем они озлобляются и могут стать агрессивными. Фрагменты воспоминаний, соединить которые они не способны, заставляют их оставлять знаки. Знаки могут подсказать нам, с кем мы имеем дело.
– Тогда эти знаки… что-то вроде просьбы о помощи?
– Может быть, – с легким удивлением ответил я. – Никогда не задумывался об этом. Мне просто не было до них дела. Теперь ты понял, почему мне так важно разгадать значение символа?
– Я постараюсь помочь тебе. Сделаю все, что могу, – пообещал Илия.
– Спасибо. Я рассчитываю на тебя, – устало сказал я. – Выполни еще кое-что, раз уж ты все равно на работе, и будешь свободен.
Я попросил его оформить запрос касательно случаев исчезновения людей за последний год, обращая особое внимание на пропажу девушек в приближенных к деревне местностях, и он обещал, что все будет «сдл» («сделано»). Затем мы распрощались. Илия получил возможность вернуться к его кобылке, а я поплелся к заскучавшей своей.
Лошадь хорошо знала дорогу, и мне оставалось только не мешать ей и удивляться, как мы до сих пор в потемках не врезались в какое-нибудь дерево. Черные деревья, сквозь раскинутые ветви которых просачивался бледный свет истончившегося месяца, наводили прямо-таки мистический ужас.
Было уже жутко поздно. О холодном ужине я даже не вспомнил и, бесконечно усталый, упал на кровать, коротко охарактеризовав день как «безрезультатный». Но к усталости у меня не было претензий, она много лучше моих депрессивных приступов и позволяет, скользнув мимо них, сразу забыться глухим сном. Что я и сделал.
16 сентября
Я вдруг обнаружил, что стою возле кровати, моя кровь горит, и я готов бежать куда-то, хотя секунду назад крепко спал. Я остро ощущал присутствие призрака, уже не сомневаясь, что девушка была здесь, в этой маленькой деревушке, и с