По этой дороге я ездила миллионы раз, но сейчас узнавание не радовало меня, а только вдрызг разбивало мои надежды на то, что старый дом продан. Я бы хотела жить в городе, но кто я такая, чтобы мои желания его хоть немного волновали.
Наш единственный диалог за пять лет занял всего одну минуту четырнадцать секунд. Столько времени понадобилось ему, чтобы кардинально перевернуть мою жизнь. В ультимативной форме он заявил, что я должна вернуться в самое ближайшее время. Когда финансовые угрозы не подействовали, он сказал, что ему плевать, каким образом я выполню его приказ, но если вариант с мешком на голове привлекает меня гораздо больше, то он исполнит моё желание. Хотя я и не была против возвращения. Мне просто хотелось показать, что я не его дрессированная собака, готовая выполнить любой приказ хозяина по щелчку пальцев. Но его последний аргумент был весьма убедительным.
Машина остановилась на светофоре, и я перевела взгляд на сидящего за рулём мужчину. Рик. Если бы я не знала его лично, то подумала бы, что этот крепкий мужчина средних лет скорее всего телохранитель с военным прошлым. Я не знала, какую именно должность он сейчас занимал. Но когда-то в прошлой жизни он возил меня по всем моим важным делам, настолько важным, насколько они могут быть у одиннадцатилетнего подростка: школа, курсы французского языка и танцы. Позже, когда я пошла в старшую школу, и в его услугах перестали нуждаться, отчим не захотел его отпускать и дал ему другую должность. Поэтому я была приятно удивлена, что меня встретил именно он. Но даже с ним, с человеком, с которым у меня никогда не было никаких проблем, мне не хотелось разговаривать. Я могла бы спросить, как его жена и дочь, но я молчала.
С годами я стала меньше проявлять инициативы в общении. К моей собственной радости эта появившаяся во мне черта не сделала из меня отшельницу. У меня есть хорошие знакомые, которые остались в Лондоне. Я уже по ним скучала. Особенно по Лекси. Возможно, у неё получится выкроить пару дней из своего плотного графика и прилететь ко мне в Нью-Йорк. Но какая бы замечательная не была Лекси, по-настоящему близкий человек у меня был всего один.
Я снова перевела взгляд в окно. Гринвич. Один из самых богатых пригородов Нью-Йорка, репутация которого зависит лишь от количества нулей на банковском счёте. Сложно сказать, сколько здесь замков и дворцов. Богатеи не привыкли сорить деньгами, но огромный дом – вопрос престижа. Этим чванливым толстосумам важно показать, насколько золотее их унитаз.
Металлические ворота бесшумно открылись, пропуская нас на территорию прибрежного поместья с многовековой историей. Будь сейчас на дворе средневековье, размеры владения могли бы поразить своей масштабностью даже английских герцогов и герцогинь. Оно досталось моему отчиму по наследству от деда и не единожды реставрировалось.
Когда машина остановилась перед парадными дверями, я, ни секунды не размышляя, выбралась на свежий воздух. Рассматривая такой до боли родной и одновременно чужой особняк, поражающий своим размахом и напоминающий самый настоящий Шёнбрунн, я подумала, что престиж – это ещё и стиль, которым явно пренебрегли в данном конкретном случае.
Итальянский шик ⅩⅦ века. Звучало претенциозно, но на самом деле, итальянская знать лишь хотела укрепить своё влияние за счёт поддержания богатства и роскоши, считая стиль барокко символом силы. Поэтому роскошь напоказ, вычурность и максимальная помпезность, чтобы не дай бог подумать окружающим, что ты стал на цент беднее – полностью соответствовали личному предпочтению моего отчима.
Я ненавидела этот дом.
Единственное, что восхищало меня на этой огромной территории с бассейном и теннисным кортом – это стометровая береговая линия, где я любила в абсолютной тишине почитать книгу и полюбоваться видом на пролив Лонг-Айленд.
Вслед за Риком, катившим два моих неподъёмных чемодана, я прошла через большой холл, выполненный в светло-бежевых с золотистыми вкраплениями тонах и поднялась по широкой лестнице, украшенной черными витиеватыми узорами, настолько широкой, что складывалось ощущение, что я золушка из сказки, а в конце пути меня ждёт принц с туфелькой. Кстати, о принцах.
– Где Алекс?
Рик, опустив чемодан, посмотрел на часы.
– Думаю, через пару часов будет.
Ещё два часа, чтобы собраться с мыслями. Я готовилась будто на плаху.
– Отнесите, пожалуйста, мои вещи в комнату, – попросила я, и, развернувшись, направилась совсем в противоположную сторону.
Я хотела увидеть её.
Пройдя по коридору третьего этажа к самой дальней двери, я взялась за ручку, мысленно надеясь, что она не заперта, и морально готовясь окунуться в океан душевной боли. Но к этому невозможно подготовиться.
На первый взгляд всё стояло на своих местах, будто она была здесь всего пару часов назад. Но если приглядеться, можно заметить, что на полках нет наших с ней фотографий, мольберт отодвинут в самый дальний угол, а холст пожелтел от долгого отсутствия на нем ярких красок. Я не заходила сюда девять лет. Девять долгих лет. Но сквозь боль и тоску я чувствовала её присутствие каждой клеточкой своего тела. Разве это возможно?
Она обожала живопись и могла часами, закрывшись в своей студии, рисовать с одной чашкой травяного чая, который постоянно остывал, а я заботливо приносила ей свежезаваренный. Её картин можно насчитать штук двадцать. И я не сильно разбиралась в живописи, но каждую из них считала по-своему уникальной. Но я здесь не ради искусства.
На одной из стен, завешанной плотной тканью, висело то, ради чего я здесь. Я медленно стянула эту ненужную тряпку, закрывающую обзор на самое дорогое моему сердцу творение. Её портрет. В груди стало до боли тесно, к горлу подступил ком, который я была не в силах проглотить, а глаза наполнились слезами, пока я смотрела в лицо той, за жизнь которой я отдала бы все богатства мира.
Мария Изабель Браун.
Дрожащими пальцами я нежно коснулась рукой холста и медленно повела по её длинным вьющимся локонам. Художник, безусловно, талантлив. Он нарисовал её настолько правдоподобно, что я видела живые искорки в весёлых зелёных глазах, а золотистые блики в её медного оттенка волосах переливались из-за проникающего в окно закатного солнца. Наверное, у меня галлюцинации, иначе как объяснить, что умершая много лет назад женщина сейчас смотрела на меня так, будто в любую секунду может сойти с этой чёртовой картины и крепко обнять меня, моментально исцеляя мой сломанный мир. Я смахнула рукой солёные капли, чтобы лучше рассмотреть каждую морщинку в уголках искрящихся весельем глаз и ласково