С другой стороны, если она живет в деревне, как говорит ее бабушка, то… да ладно, во всех деревнях давно есть интернет, а значит она просто обязана была где-нибудь да зарегистрироваться.
В общем, промаялась я с такими мыслями некоторое время и, наконец, уснула.
***
Весь следующий день я разгребала бумаги в кабинете Петровича, на все лады кляня и его самого и его секретаршу. И за всеми этими делами чуть не позабыла про соседку. Опомнилась уже, когда вошла в дом. Бросила пакет со сменкой у порога и помчалась к ней домой. Минут десять звонила и стучала, но дверь так никто и не открыл. В тревоге вернулась домой, в это раз на пороге меня встретила заплаканная Никитична и я сразу поняла, что что-то случилось.
— Оленьку на скорой забрали. Она ко мне приехала часа два назад, вся синяя. Еле сипит что-то, а потом так страшно обмякла, я чуть не умерла. Второй инсульт, представляешь? Ох, не надо было вчера ее тревожить, ой дура я…
— Да что вы такое говорите-то? При чем тут вы? Неужто без вас она не переживала? Вот и довела себя.
Но бабушка меня не слушала, все больше заливаясь слезами.
— Ну вот что! Слезами делу не поможешь. Сами видели, что бывает от сильных переживаний. Вы же не хотите так же? — я так грозно это сказала, что мои слова подействовали.
У Никитичны как по мановению волшебной палочки разом высохли все слезы. Из глаз пропала маета и появился боевой настрой.
— Ох, ну и правда, чего это я. Надо немедленно действовать, а не реветь. Какая же ты умница, Лизонька.
— Вот и славно. Я как раз в полицию пойду сейчас, попробую выяснить, что они там вообще делают.
— Вот и правильно. Иди милая, иди.
Я уже подошла к двери, как бабуля громко крикнула:
— Стой!
— Что такое? — я испугано обернулась.
— Поужинать бы…
— Потом, Марья Никитична, все потом. Вначале дело.
***
— А я вам говорю, у нас там ее бабушка умирает!
— Ну от меня-то вы чего хотите? Вы ей кто? Родственница? Покажите документы.
— Я ей подруга и соседка. Бабушке в смысле.
— Это не то.
— Да что вы ж такие тут все что ли?! Вы понимаете, что у меня там человек умирает, а вы мне битый час бюрократию разводите.
— Девушка, идите уже отсюда… ну детский сад, ей богу.
Я чертыхнулась. Хотелось кричать. Матом. Громко.
Но, естественно, не кричала, ибо мозги еще кое-какие все-таки сохранились.
— Что тут случилось? Кто так ругается? Ай-яй-яй, такая красивая и так ругается, — из кабинета напротив вышел мужчина в годах в гражданской одежде, и поманил меня пальцем.
— Вы что хотели?
— Я хотела узнать, ищут ли одну девушку. Ее бабушка сегодня с инсультом попала в больницу, очень ждет внучку. Папаша пьет, не просыхая. Ему и дела до девчонки нет, а кто искать-то будет? — чуть не плача выдала я ему все как на духу.
Мужчина вздохнул, посторонился, пропуская меня в кабинет. Зашел следом.
— Давайте сначала.
Я и рассказала ему про Асю. Все, что знала сама, а это почти ничего.
— Ну а мы-то тут при чем? Это надо к тем ребятам ехать, в отдел по месту жительства. Там заявление напишите, что девушка пропала. Если, конечно, отец еще не написал. Хотя…
Он снова вздохнул, посмотрел на меня тоскливо, и махнул рукой.
— Месяц — это срок. Имейте ввиду.
— Ну так что делать-то?
— Что хотите… но у нас вам точно делать нечего. Все по месту прописки, пусть тамошние опера ищут.
***
Порадовать Никитичну мне было решительно нечем, а потому на все ее расспросы я говорила только одно — ищут. Ну а что я могла еще сказать?
А сама решила непременно наведаться в родное село Аси. Вот на выходных и съезжу. Придется правда с работы на одну смену отпрашиваться, ну да как-нибудь…
Вечер мы провели дома, впрочем, как и всегда. После сытного и вкусного ужина, Марья Никитична выставила на стол пироги с вареньем, и я только протяжно вздохнула.
— Ну так нельзя… Ну что вы со мной делаете?! И отказаться сил нет, и кто ж на ночь пироги-то ест?
— Умные люди едят. Чтоб значит утречком энергия была.
— Чтоб утром энергия была, нужно утром и есть…
— Это тебе сейчас наговорят в этих ваших интеренетах. Я тебе, как пожившая говорю, кто вечером голодный лег — утром злой проснулся. Народная примета!
И хитро так на меня посмотрела.
— Марья Никитична, в последний раз, — пробормотала я с набитым ртом.
— Конечно-конечно, милая. А то как же…
Спать я и правда ложилась сытая, но вот буду ли теперь доброй-вопрос открытый. Не так давно мне удалось заметно похудеть и вот теперь вес грозил вернуться обратно.
В больнице меня ждали разъяренный Петрович и перевернутый вверх дном кабинет. Бумаги валялись буквально везде — на полу, на шкафу (уж как они там оказались мне невдомек), на пыльном подоконнике и даже в мусорном ведре. За подоконник мне, кстати, влетело отдельно и своими криками препод чуть не довел меня до слез.
Спросить, что случилось в кабинете, язык не повернулся, ненароком убьёт еще чем-нибудь тяжелым. Ну вон той статуэткой, например, бронзовой. Вон глаза как кровью налились. Еще хуже, если его прямо здесь инсульт хватит, мне что с ним делать-то?
Но, к моему счастью, как раз в тот момент, когда Петрович перечислял до какого колена он будет приходить во сне и наяву моим потомкам, в кабинет робко постучали и рыжая головка Анечки-медсестры аккуратно втиснулась в проем.
— Аркадий Петрович… там новенький лютует. Вы бы глянули? А то я никого найти не могу.
- ***! Я тут вам что, девочка на побегушках?! Где все?
— Я…я не знаю.
— Пошла отсюда!
Все еще пылая гневом, он развернулся ко мне и пробасил:
— Чтоб через час все было как раньше.
Я, порадовавшись, что ненавистный Петрович ушел, и кляня на чем свет стоит эту психбольницу с ее больными и врачами вместе взятыми, схватилась за голову. Этак я и да завтра не разгребусь.
Но время шло, Петрович не возвращался, и я худо-бедно рассортировывала документы. Не знаю, что за гад это устроил, но если бы он мне только попался…
В дверь постучали, когда я уже ползала в последнем углу. Кое-как поднялась, ноги затекли и теперь нещадно ныли. На пороге снова возникла рыжая Анечка.
— Ой как я тебе не завидую… да что я, тебя здесь все жалеют.
Ну обалдеть! Выходит, препод меня за что-то персонально не любит что ли?
— Ты не