— Нет, — цедит Совёныш. — Что-нибудь еще желаете?
Молча расплачиваюсь. Иду к дверям. В обед будем у Алонзо кофе пить. Алонзо пускает нас, копов, в свой заплеванный сортир, даже если ничего не покупать. Алонзо улыбается. Алонзо знаком с Кейси. Алонзо известно, как зовут моего сына, и он не забывает о нем справиться.
* * *— До чего славные ребята, — выдает Лафферти, когда мы выходим из кафе. — Просто душки.
В голосе — горечь. Он оскорблен в лучших чувствах. Впервые мне жаль его.
Про себя я думаю: «Добро пожаловать в Кенсингтон. Зато не будешь больше гнать, что тебе все о нашем районе известно».
* * *Смена заканчивается. Паркуюсь на стоянке. Проверяю машину тщательнее обычного — Лафферти ведь смотрит. Вместе топаем в офис отчитываться перед сержантом Эйхерном.
Тот уже у себя в кабинете. На самом деле помещение — коридорный «аппендикс» с бетонными стенами, которые «потеют», едва включишь кондиционер. Но это Эйхернова личная территория. Он даже табличку на дверь повесил: «Без стука не входить».
Мы послушно стучимся.
Эйхерн сидит за столом и таращится в компьютер. Без единого слова, без единого взгляда на нас принимает отчет.
— Доброй ночи, Эдди, — бросает он вслед Лафферти.
Я медлю в дверях.
— И вам, Мики, доброй ночи, — произносит сержант Эйхерн. С упором на «вам».
Говорить или нет? Решаюсь.
— Извините, уже известно что-нибудь о сегодняшней жертве?
Сержант Эйхерн тяжко вздыхает. Смотрит на меня поверх экрана. Трясет головой.
— Пока нет. Никаких новостей.
Эйхерн — невысокий, щуплый, седой и голубоглазый. Не то чтобы некрасив — просто комплексует из-за роста. В нем пять футов восемь дюймов[5], во мне — двумя, если не тремя дюймами больше. При разговоре со мной Эйхерн обычно становится на цыпочки. Сейчас он избавлен от этого.
— Совсем никаких? — переспрашиваю я. — Разве эту женщину не опознали?
Эйхерн снова качает головой. Что-то я ему не верю. Странный он — никогда всех карт не раскроет, даже если нет причин для секретности. Видимо, таким способом дает понять, кто здесь главный. Меня Эйхерн недолюбливает. Наверное, из-за промаха, который я допустила вскоре после перевода из другого района. Сержант тогда, на планерке, выдал неправильные сведения о преступнике, который был в розыске, а я подняла руку и прямо указала на ошибку. Лишь потом поняла, что это было неправильно. Следовало промолчать, дождаться конца планерки и сказать Эйхерну все наедине. Я поставила его в неловкое положение при подчиненных, это факт; но большинство сержантов спустили бы эпизод на тормозах или обратили в шутку. Эйхерн же так на меня глянул, что жуть взяла. Мы с Труменом решили, у сержанта с тех пор на меня зуб; при всяком удобном случае мы развивали эту тему. Однако за легкомысленными репликами мы оба, как я теперь понимаю, скрывали серьезную озабоченность.
— На панели я эту женщину не видела, — говорю я. — Это к вопросу о роде ее занятий.
— Ее род занятий меня не волнует, — цедит Эйхерн.
С языка вот-вот сорвется фраза «А должен бы волновать!». Факт важный. Означает, что погибшая либо недавно перебралась в наш район, либо оказалась здесь случайно. Мы, патрульные, лучше всех знаем свои участки. Мы постоянно на улице, заглядываем в каждый дом, в каждое новое заведение, общаемся с людьми. Сотрудники Восточного отдела, по крайней мере, задали мне этот вопрос — заодно с рядом других. Именно поэтому я покидала место преступления чуть успокоенная.
Воздерживаюсь от комментариев. Постукиваю пальцами по дверному косяку. Разворачиваюсь. Пора уходить. Эйхерн останавливает меня вопросом. Причем глядит по-прежнему в компьютер.
— Как там Трумен, Мики?
Тушуюсь. Не ожидала такого. Вымучиваю:
— Хорошо, должно быть.
— Вы с ним не контачите, что ли?
Пожимаю плечами. Порой не поймешь, с какой целью Эйхерн затрагивает ту или иную тему. Но цель есть всегда.
— Странно, — продолжает сержант. — Я думал, у вас отношения.
Он поднимает глаза. Визуальный контакт на целое мгновение продолжительнее, чем это считается приличным.
* * *По пути домой набираю бабушкин номер.
Мы редко созваниваемся. Еще реже встречаемся. Когда родился Томас, я решила: его детство будет кардинально отличаться от моего. То есть в жизни моего сына должен быть минимум общения с Ба, да и со всеми О’Брайенами. Из необъяснимого чувства — словно чем-то обязана семье — я переступаю через себя, устраиваю для Томаса ритуальные визиты к Ба перед Рождеством или сразу после. Периодически звоню по телефону — чисто с целью убедиться, что Ба еще жива. Она выражает недовольство, но, я уверена, ничуть не тяготится ситуацией. Во-первых, никогда сама не звонит. Во-вторых, не предлагает посидеть с Томасом — даром что достаточно энергична для работы в кейтеринговой компании и для подработки в «Трифтвее»[6]. Вот интересно — если я с ней контактировать перестану, Ба догадается мой номер набрать? Вряд ли.
— Чего надо? — бурчит Ба после седьмого гудка. Она всегда так отвечает.
— Это я.
— Кто «я»?
— Мики.
— А, — тянет Ба. — По голосу-то и не признала.
Молчу, перевариваю. Застарелое чувство вины, вот это что.
— Бабушка, ты о Кейси давно слышала?
— А тебе какое дело? — осторожно уточняет Ба.
— Так просто.
— Ничего я не слышала. Сама знаешь — я с ней не общаюсь. Мне этот гемор не нужен. Я с ней не общаюсь, — повторяет Ба для пущей убедительности.
— Ладно. Пожалуйста, позвони, если что-нибудь узнаешь.
— Что ты затеяла? — цедит Ба. Теперь уже с полноценным подозрением.
— Ничего.
— Держись от нее подальше, не то наплачешься.
— Разберусь.
Следует короткая пауза, после которой Ба выдает:
— Чтоб ты да не разобралась.
Очень ободряюще звучит.
Ба меняет тему.
— Как поживает мой малыш?
К нам с Кейси она никогда так нежно не относилась, как к моему сыну. Ба его балует. Когда Томас у нее — выуживает из сумки древние слипшиеся леденцы, разворачивает и кормит его с рук.
— Лучше всех, Ба.
— Да ладно.
Впервые с начала разговора чувствую по голосу — она улыбается.
— Перестань, Мики. Сглазишь.
— Предрассудки.
Жду. Почему-то надеюсь, что она скажет: «Привози Томаса» или «Поглядеть бы, как вы устроились на новом месте».
— У тебя всё? — выдает Ба.
— Всё. Кажется, всё.
Прежде чем я успеваю добавить хоть слово, она отключается.
* * *Миссис Мейхон, квартирная хозяйка, орудует граблями перед крыльцом. Дом в колониальном стиле, нам с Томасом отведен третий этаж — надстроенный много позже, с нелепой планировкой комнат. Подниматься надо по шаткой наружной лестнице, которая с фасада не видна. Территория к дому прилегает небольшая, но есть длинный задний двор, где Томасу позволено играть, где болтается на дереве старая автомобильная шина — импровизированные качели. Еще один плюс (всего их два) — это размер арендной платы. Пятьсот долларов в месяц, включая воду, электричество и прочее. Мне повезло: у коллеги брат снимал эту квартиру, потом переехал, и коллега дал мне телефон хозяйки. По словам этого брата,