— Взять, например, Леона. Как он тебе?
— Леон классный.
— У него спина не в порядке. Плечи болят. Мужчины работают не в маникюрных салонах. Не закончишь школу — будешь рубить мясо, как Леон, заработаешь артрит к тридцати пяти.
Было нехорошо обсуждать йи ба Леона, такого сильного — перед Деминем, Майклом и их друзьями он отжимался на одной руке и разрешал бить его в живот, хотя Деминь всегда сдерживался от удара в полную силу. «Еще разок, — говорил Леон. — И это удар? Рукопожатие». Деминь гордился Леоном, хоть тот и не был ему настоящим отцом, — на эту тему из матери слова не вытянешь, он знал об отце только то, что того никогда не было с семьей. Если бы Деминь мог выбрать, кем станет, когда вырастет, он бы хотел быть как Леон или как тот парень, который играл в метро на саксофоне, в окружении людей, пока танцуют пальцы, надувается грудь и туннель заполняется лиловыми и оранжевыми всполохами. О, вот бы и Деминя так любили!
Под снегом Фордем-роуд была необычно тихой. Тротуар перед заброшенным зданием покрыл гололед, к нему прилипла красная жвачка, как одинокая пеперони к замороженной пицце.
— Какая-то бесконечная зима, — сказала мама, они держались за руки на ходу. — Не хочешь уехать отсюда? Туда, где тепло?
— Дома тепло.
У них в квартире — если только они когда-нибудь до нее доберутся — отопление жарило. Иногда они даже ходили в одних футболках.
Мать нахмурилась.
— Я была первой девочкой в деревне, которая поехала в столицу провинции. Добралась до самого Нью-Йорка. Хотела объехать весь мир.
— А потом?
— Потом у меня родился ты. Потом я встретила Леона. Теперь ты — мой дом, — они начали подъем на холмистую Юниверсити-авеню. — И мы переезжаем.
Он встал посреди обледенелой лужи.
— Что? Куда?
— Во Флориду. Я нашла новую работу в ресторане. Рядом с «Дисней-Уорлдом». Свожу тебя туда, — она улыбнулась так, словно ждала улыбку в ответ.
— Йи ба Леон поедет с нами?
Она вытащила Деминя из лужи.
— Ну конечно.
— А Майкл и Вивиан?
— Они присоединятся потом.
— Когда?
— Работа скоро начнется. Через неделю-две.
— Неделя? А как же школа?
— С каких пор ты так полюбил школу?
— Но у меня же здесь друзья.
Трэвис Бхопа уже несколько месяцев обзывал Майкла и Деминя тараканами. Порыв подставить ему подножку в проходе между партами был спонтанным, а выражение на лице Трэвиса — изумленным, звук падения — хлипким шлепком. Майкл с друзьями потом давали ему пять. «Зашибись, Деминь!» За это стоило остаться после уроков.
Они стояли перед продуктовым магазином.
— Пойдешь в новую хорошую школу. На новой работе много платят. Будем жить в тихом городке.
Ее голос выл трубой, а слова звонко били треугольником. Деминь вспомнил годы без матери, проведенные с йи гонгом в молчаливом доме на 3-й улице, и увидел такую тишину, в которой слышно, как моргаешь.
— Я не поеду.
— Я же твоя мать. Мы поедем вместе.
Хлопнула дверь продуктового. Вышла с двумя целлофановыми сумками миссис Джонсон — соседка.
— Когда я жил в Китае, тебя со мной не было, — сказал Деминь.
— Тогда с тобой был йи гонг. Я зарабатывала, чтобы привезти тебя сюда. Теперь все по-другому.
Он отнял от матери руку.
— Что по-другому?
— Тебе понравится во Флориде. Будешь жить в большом доме, в собственной комнате.
— Не хочу комнату. Хочу жить с Майклом.
— Ты ведь уже переезжал. Было не так трудно, правда?
Цвет на светофоре сменился, но миссис Джонсон оставалась на их стороне улицы и следила за ними. Юниверсити-авеню не похожа на Чайна-таун, где они жили до переезда к Леону в Бронкс. В этом квартале не было других семей из Фучжоу, и люди иногда смотрели на эмигрантов так, будто их язык взялся из какой-то дыры.
Деминь ответил на английском:
— Я не поеду. Отстань.
Она замахнулась. Он отскочил, когда она бросилась на него. Потом мама его обняла — он терся щекой о снег на ее куртке, прижимался носом к груди. Слышал, как под одеждой бьется сердце, громкое и решительное, и, пока не растаял, заставил себя вывернуться из ее рук и побежал по кварталу с хлопающим по спине рюкзаком. Она топала за ним в резиновых сапогах, вскрикивая, когда поскальзывалась на тротуаре.
Они жили в маленькой квартирке в многоэтажном здании, и мать Деминя мечтала о доме, в котором будет больше комнат. Мечтала о тишине. Но Деминь был не против шума, ему нравилось слышать, как соседи ссорятся на английском, испанском и других языках, которых он не знал. Нравились топот ног и скрежет стульев, сальса, меренга и хип-хоп, футбольные матчи и «Колесо фортуны», мигающие из-под дверей и в щели в потолке, звенящие батареи и смыв туалетов. Он слышал, как другие матери кричат на других детей. В этом здании обитал целый город.
За ужином о Флориде не говорили. Деминь с Майклом посмотрели на Джорджа Лопеза и Веронику Марс, пока мать Деминя складывала выстиранное белье с прошлой недели. Леон работал на бойне в ночную смену. Сестра Леона, Вивиан, — мать Майкла — еще не пришла. Деминь лежал на одной стороне дивана, вытянув ноги на середину, а Майкл — на другой, как зеркальное отражение, и всё еще вспоминал Трэвиса Бхопу.
— Как он брякнулся! — Пятки Майкла стучали по подушкам. — Он это заслужил!
А что, если во Флориде будут такие большие комнаты, что они друг друга не услышат?
Мать натирала руки кремом. «Теперь ты — мой дом», — сказала она. Ранее Деминь вызвался купить ей в продуктовом сигареты и украл там «Милки Уэй». Он поделился половиной с Майклом, пока мать не видела. «Зашибись, Деминь!»
— Майкл слопал свою часть в один присест и смотрел на Деминя с таким восхищением, что тот понял: всё будет хорошо. Если с ними будет Майкл, если он не останется один, можно и переезжать. Мать не узнает о его наказании в школе, а они с Майклом найдут новых друзей. Деминь представил себе пляжи, песок, океан, как будет ходить в шортах на Рождество.
Поздно ночью или рано утром Деминь проснулся от удара по матрасу в другом конце спальни: мать шепталась с Леоном, пока Майкл дрых на спине. «Иди в жопу», — сказала мать. По улице прокатились снегоуборщики, отскребая асфальт.
Несмотря на все усилия, Деминь опять уснул, а когда прозвенел будильник, Леон всё еще спал, Майкл был в душе, а мать — на кухне, в рабочей форме: черных штанах и черной юбке; недокуренная сигарета тлела на краю пустой банки. Длинный и мягкий пепел постепенно опадал.
— Когда переезжаем?
Батарея звенела черными точками. Волосы матери были завиты неподвижным нимбом, очки казались заляпанными